Королевство Крови и Огня

Я сглотнула вязкую слюну. Тренировать силу? О, Пресветлая, лучше бы снова в темницу. Лучше бы голод и холод, чем это. Только не…

Но Рейгар уже развернулся и широким шагом направился прочь. А мне ничего не оставалось, кроме как плестись следом на подгибающихся ногах. Страх смешивался с покорностью, и я сама себе казалась агнцем, которого ведут на заклание.

Мы вошли в обширный круглый зал с высокими стрельчатыми окнами и сводчатым потолком. На стенах чадили факелы, под ногами поскрипывал песок. А в центре, закованные в цепи, стояли трое. Двое мужчин и женщина – грязные, изможденные, в драных лохмотьях арестантских роб. Лица мужчин заросли щетиной, в глазах застыли ужас и обреченность.

Желудок вновь скрутило, к горлу подступила тошнота. Я лихорадочно заозиралась, ища путь к бегству. Прочь, прочь отсюда! Я не могу, не хочу, не буду…

Но Рейгар стиснул мое плечо и процедил:

– Вот твоя первая тренировка, акайра. Эти трое – преступники, приговоренные к смерти. Дезертир, вор и ведьма. Такие же выродки, как ты.

Страж-капитан подтолкнул меня вперед и рявкнул:

– Прикончи их. Высоси досуха, выпей их души. Таков приказ Ордена. Таков твой путь искупления.

"Нет!" – хотелось закричать мне. Нет, я не стану, не буду убивать безоружных, беззащитных! Даже если они и впрямь злодеи, я не палач, не…

Но тут женщина подняла на меня глаза – и в зеленых, как весенняя листва радужках, за пеленой ужаса, мелькнуло вдруг узнавание. И надежда.

– Ты… – просипела она. – Ты ведь акайра, да? Говорят, вы можете… забирать тьму. Облегчать чужие страдания.

Несчастная дернулась в своих оковах и взмолилась:

– Прошу, помоги нам! Я не хочу умирать вот так, во тьме и страхе. Мы… мы все грешны, но… можешь ли ты даровать нам покой? Принять нашу боль, забрать проклятую искру? Молю, смилуйся!

Я застыла, оглушенная этими словами. Облегчить страдания, усмирить тьму, подарить надежду проклятым душам.

Но разве не этого хотят и иссары? Разве не этому учат – поглощать чужие жизни, обращая их на пользу Ордену? Какая разница, что движет мной – милосердие или жажда власти? Итог един – я стану убийцей. Палачом.

Зажмурившись, я стиснула кулаки. Из последних сил пыталась сдержать рвущуюся наружу силу. По щекам вновь потекли слезы. Я разрывалась между стремлением помочь и ужасом перед тем, что придется совершить.

– Ну же, акайра! – рявкнул Рейгар. – Действуй! Прояви хваленое милосердие к падшим. Смой с них грехи и боль. Или тебе нужно особое приглашение?

О, как хотелось огрызнуться, послать его к демонам! Но вместо этого я глубоко вздохнула и шагнула к женщине. К той, что молила о пощаде и избавлении.

"Прости", – беззвучно шепнула я, глядя в ее огромные, полные мольбы глаза. И призвала силу.

Не знаю, что двигало мной в тот миг. Отчаяние? Жалость? Или извращенное чувство долга? Знаю лишь, что когда моя тьма отозвалась на зов, хлынула вовне черным потоком – все вдруг стало кристально ясно. Так просто и правильно.

Я ощутила, как сила проникает в несчастную, сливается с ее аурой. Касается самой сердцевины – крохотного огонька, вместилища магии и жизни. И начинает гасить его, впитывать по капле.

Женщина вздрогнула, судорожно выдохнула. Но в помертвевших глазах не было боли – лишь облегчение и покой.

С каждым глотком ее искры, я чувствовала, как она угасает. Все медленней бьется сердце, все реже становится дыхание. Женщина умирала – но не мучительно и страшно. А словно погружаясь в глубокий, целительный сон. Уходила тихо и мирно, и тьма смывала с души скверну грехов и страданий.

А когда последняя капля ее жизни влилась в мою пустоту, тело пленницы обмякло в цепях. На бледном лице застыла слабая, почти умиротворенная улыбка. Будто смерть и впрямь стала для нее избавлением.

Содрогнувшись всем телом, я отшатнулась. По щекам текли слезы, горло сдавил спазм. О, Пресветлая, что я наделала?! Убила, истребила, поглотила чужую жизнь! Даже если несчастная сама молила об этом – разве я вправе? Разве это не чудовищно?!

Но времени на терзания не было. Мужчины таращились на меня с животным ужасом, сыпали проклятьями и молили о пощаде. В их душах не чувствовалось раскаяния – лишь животный страх и неприкрытая ненависть.

Однако стоило моей силе коснуться их – как я ощутила, насколько порочны и изъедены тьмой эти люди. Убийцы, насильники, разбойники – упивавшиеся злодеяниями, купавшиеся в чужой боли. И теперь, пред ликом неминуемой кары, в их сердцах бушевала лишь бессильная, отчаянная ярость.

Но моя пустота, распробовав вкус легкой добычи, уже неудержимо рвалась к новой. Словно голодный зверь, учуявший кровь, она обрушилась на пленников черной волной, выпивая жадно, остервенело. Мужчины корчились в своих оковах, хрипели и извивались в мученической агонии, пока я, упиваясь, высасывала из них силу и саму жизнь.

Это было страшно. Мерзко. Я ненавидела себя за каждый миг их страданий, за каждую каплю похищенного света. Боль пронзала тело раскаленными иглами, крики резали барабанные перепонки. Но я не могла остановиться – голод был сильнее. Жажда власти и могущества затмевала все.