Сквозь пелену боли и тошноты я почувствовала, как тьма иссара поддается, нехотя перетекает в меня. По лицу Деймона пробежала судорога, глаза на миг потеряли фокус. Он застыл и, кажется, издал вдох удивления. На краткий миг его напряженное лицо разгладилось, и на нем промелькнуло что-то странное, похожее на мгновение покоя.
Но уже в следующий момент Деймон тоже издал яростный рык и ударил меня о каменную кладку, прерывая мою отчаянную попытку. Он с силой приложил меня затылком о стену, вышибая дух. Цветные пятна заплясали перед глазами, в ушах зазвенело.
– Ах ты дрянь! – прорычал старший Фэйрфакс, с отвращением отбрасывая меня прочь. – Думаешь, это сойдет тебе с рук? Думаешь, я такой же слабак, как мой братец?
Тьма вокруг него взвыла смерчем, затопила камеру удушливым маревом. На губах Деймона пузырилась черная желчь, кожа будто плавилась, обнажая нечто жуткое, нечеловеческое.
– Посмотрим, – прошептала разбитыми губами. – Тебе меня не сломать, Деймон. Чтобы ты ни делал, чтобы ни грозил – я не сдамся. Ради Ника, ради себя самой.
На миг в глазах Деймона вспыхнуло что-то странное. Не то невольное удивление, не то мрачное удовлетворение. Но мгновение спустя это выражение исчезло без следа.
– Дура, – бросил он с презрением и, круто развернувшись, вышел вон.
Когда шаги его стихли в отдалении, я без сил сползла на холодный пол. Сердце бешено колотилось, грудь разрывало от частого дыхания. Руки тряслись так, что пришлось зажать их коленями. Я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять бешеный стук сердца.
От долгого сидения на холодном полу ломило спину, а в ушибленном затылке пульсировала тупая боль. Но это казалось такой мелочью по сравнению с грузом, давящим на плечи.
Завтра. Все решится завтра, в цитадели иссаров. Мне нужно быть готовой – телом, разумом, духом. Продумать каждый шаг, каждое слово. Нельзя дать слабину, нельзя позволить страху и отчаянию взять верх.
Стиснув зубы, я поднялась на ноги. Завтра решится моя судьба. А сегодня нужно набраться сил и смелости. Нужно продумать план и по возможности избежать ловушек.
И, что самое главное, не терять надежду.
Пока я жива – я буду бороться. Ради Ника, ради нас обоих. Чего бы мне это ни стоило.
Глава 2
Утро в темнице началось с лязга отпираемой двери и грубых окриков. Двое иссаров в длинных черных плащах с глубокими капюшонами ворвались в камеру и рывком подняли меня с холодного каменного пола. Один из них откинул капюшон, явив молодое, но безжалостное лицо. Его глаза – цепкие, пронзительные – были при этом совершенно пусты, будто подернуты мутной пеленой. Ни искры тепла или сочувствия, лишь холодное безразличие палача.
Второй страж так и остался с надвинутым на лицо капюшоном, но даже скрытый в тени, он излучал ауру подавляющей силы и едва сдерживаемой агрессии. Когда иссар рывком поставил меня на ноги, я невольно поежилась. От этих людей веяло опасностью, леденящей душу.
– Шевелись, – прорычал тот, что с открытым лицом, толкая меня в спину.
Меня вывели в сырой полутемный коридор, а затем вверх по узкой винтовой лестнице. Двое конвоиров шагали по бокам, зажимая меня меж собой стальными тисками. Я кожей чувствовала их настороженные взгляды, готовые пресечь малейшую попытку к бегству.
Некогда роскошное бархатное платье, ставшее за ночь в темнице грязной рванью, не спасало от пробирающего до костей холода. Ноги заплетались от долгого сидения в тесной камере, мышцы затекли и ныли. Холодный воздух обжигал легкие, от затхлого запаха плесени к горлу подкатывала тошнота.
Когда мы поднялись в верхние ярусы замка, в нос ударил сладковатый аромат благовоний и раскаленного воска. Сквозь высокие витражные окна лился тусклый утренний свет, после мрака темницы резавший глаза. Я невольно зажмурилась, пытаясь унять боль под веками.
Иссары провели меня анфиладой пышных залов и галерей, украшенных гобеленами и увенчанных хрустальными люстрами. Прежде это великолепие восхищало, но сейчас казалось издевательски фальшивым. Будто сам замок глумился над моей бедой.
На каждом шагу я чувствовала на себе пристальные взгляды и слышала за спиной возбужденный шепот. Студенты всех курсов и факультетов высыпали из аудиторий, провожая нашу процессию глазами. Многие были облачены в траурные одежды! Лицемеры! А ведь когда погиб профессор Уиллоуби – всем было плевать.
Кто-то таращился на меня с любопытством и плохо скрываемым страхом, кто-то кривил губы в брезгливой усмешке. Презрение и ужас, вот что я теперь внушала. Никому и в голову не приходило усомниться в моей виновности.
– Глядите-ка, ведут Адель Рилиек! Ту самую, что прикончила целую вереницу любовников!
– Еще бы, сначала бедняга профессор Уиллоуби, потом красавчик Кристиан, а под конец и наш золотой мальчик Николас!
– И ведь главное, прикидывалась такой скромницей. А сама тихой сапой изводила лучших мужчин академии!
– Ставлю десять золотых, ее прилюдно повесят в столице. А может, даже колесуют – для острастки прочим ведьмам.