– В первые дни мне хотелось спровадить тебя с глаз долой, – признался Тамлин. – Я и сейчас иногда думаю, что стоило бы подыскать для тебя более удобное и безопасное место. Наверное, во мне взыграла корысть. Помнишь, как ты искала способы обойти Соглашение и вернуться в свой мир? Возможно, в Притиании и нашелся бы уголок, где тебе понравилось бы больше, чем здесь, и ты бы перестала думать о побеге. Но у меня не хватило духу расстаться с тобой.
– Почему?
Тамлин нагнулся, взял небольшой холст с зимним лесом и стал разглядывать.
– У меня было много любовниц, – неожиданно сказал он, – женщины знатного происхождения, воительницы, принцессы…
Меня обожгло гневом. Зачем он мне это говорит? Зачем называет их титулы? Удивительно, как еще не добавил, что все они были намного красивее меня.
– Но они хотели от меня лишь телесных утех. Они никогда не понимали, каково мне нести груз забот о своих подданных и землях Двора. Они были равнодушны к моим телесным и душевным шрамам, требовали вечного праздника и ничего не желали знать о беспросветности тяжелых дней.
Моя глупая ревность исчезла, как роса под лучами солнца.
– Твоя картина напоминает мне об этом, – улыбнулся он.
– О чем? – шепотом спросила я.
Тамлин опустил холст на пол и посмотрел на меня. Пристально, заглядывая внутрь.
– О том, что я не одинок.
Ложась спать, я впервые не заперла дверь своей комнаты.
Глава 23
На следующий день я лежала в траве, наслаждаясь теплом солнца. Его лучики пробивались сквозь густые кроны деревьев, а я разглядывала узор из листьев и солнечного света и думала, что неплохо бы перенести его на холст. Ласэн умчался выполнять «скучные обязанности посланника», и мы с Тамлином остались вдвоем. Верховный правитель решил показать мне еще один красивый уголок его зачарованного леса.
Правда, ничего зачарованного я здесь не увидела: ни прудов, искрящихся звездным светом, ни радужных водопадов. Тамлин привел меня в рощицу, где росли плакучие ивы, а в густой траве журчал прозрачный ручей, и теперь мы нежились на нежарком солнце. Говорить не хотелось, а Тамлин вообще задремал. Его маска и волосы красиво блестели среди изумрудных оттенков травы. Я смотрела на его заостренные уши – постоянное напоминание о том, насколько мы разные. А насколько? Чем еще мы отличаемся? Мне отчаянно хотелось хоть на мгновение снять маску и увидеть его лицо. Похоже, за долгие годы Тамлин привык к маске. Случись такое со мной, я бы сошла с ума. Это же ужас – лицо под панцирем, отвыкшее от ветра и дождя.
Тамлин приоткрыл один глаз и лениво улыбнулся:
– Пение ив меня всегда усыпляет.
Я приподнялась на локте, прислушалась.
– И этот шелест ты называешь пением?
– Она поет во весь голос, – утверждал Тамлин, указывая на ближайшую к нам иву.
По мне, так дерево едва слышно вздыхало на ветру. Желая съязвить, я спросила:
– И о чем тебе поет ива? Может, это куплеты на стишки, которыми вы развлекались в военном лагере?
Тамлин усмехнулся и тоже приподнялся на локте.
– Ты – человек, – вздохнул он. – Твои чувства все еще запечатаны.
– Всего лишь один из многих моих недостатков, – скорчила гримасу я.
Слово «недостатки» уже не задевало меня, как прежде.
Тамлин вытащил травинку из моих волос. Его пальцы коснулись моей щеки, вызвав жар во всем теле.
– Я бы мог раскрыть тебе зрение.
Его пальцы играли с моей косой, наматывали ее хвостик на палец.
– Ты бы увидела, услышала, учуяла окружающий мир.
У меня сбилось дыхание.
– Ты бы попробовала его на вкус, – добавил Тамлин и сел.
Его глаза скользнули по бледнеющей полоске на моей шее.
– Каким образом? – спросила я, задыхаясь от жарких волн.
Теперь Тамлин сидел передо мной на корточках.
– Каждый подарок имеет свою цену.
Я нахмурилась, а Тамлин заулыбался.
– Всего лишь поцелуй.
– Ни в коем случае!
Но моя кровь уже бешено неслась по жилам, кулаки же упирались в шелковистую траву – я еле сдерживалась, чтобы не обнять Тамлина.
– Думаешь, я особо страдаю от своего привычного человеческого восприятия?
– Возможно, и не страдаешь. Но у фэйской знати не принято отдавать, не получив чего-либо взамен.
– Договорились, – выпалила я, удивляясь себе.
Тамлин немного смешался. Видимо, думал, что меня придется уламывать дольше. Пряча улыбку, я села лицом к нему, и мы уперлись друг в друга коленями. Я облизала губы. Сердце стучало так, будто внутри порхала крошечная птичка.
– Закрой глаза, – сказал Тамлин.
Я послушалась. Мои пальцы сжимали пучки травы. Над головой щебетали птицы. Все так же вздыхали ветки ивы. Хрустнула трава – это Тамлин встал на колени. Я напряглась. Он поцеловал мне веко, потом второе и отстранился. У меня перехватило дыхание, веки горели от прикосновения его губ.
Пение птиц вдруг превратилось в звуки оркестра, в симфонию птичьих сплетен и беззаботного веселья. Никогда еще я не слышала столько слоев музыки, звучащих одновременно. Мелодии сталкивались, перекликались, сплетались в причудливые звуковые узоры. И на фоне птичьей музыкальной суеты звучала другая мелодия. Я слышала голос печальной, усталой женщины… Это пела ива. Шумно вдохнув, я открыла глаза.