Королевство Теней

Горевали мы не в одиночку. Сбоку от нас тосковали Ольга и Фёдор. Дмитрий, отец мамы, был серьёзным и насупленным, как филин. Была ещё дальняя безымянная родственница по маминой линии, которой я раньше никогда не видел. Она безучастно топталась поодаль в огромной, мятой, чёрной шляпе с гусиным пером и небольшой сумкой, переброшенной через красивое плечо.

Из всех одна лишь Ольга подошла близко к гробу. Она посмотрела внутрь и два раза охнула настолько громко и пронзительно, что у меня болезненно дрогнул правый глаз. Ольга невольно отшатнулась, изгибая бескровные отвислые губы. Фёдор прижал её к груди и дал носовой платок, чтобы протереть влажные, шершавые щёки. Ольга отказалась от платка, но пожелала, чтобы муж держал его наготове.

Матушкино кладбище занимало всю площадь лесистого холма, с какого открывался вид на город, который выплёвывал тонкие струи гари, сгибался в надрывном кашле и кряхтел с досадой и тяжестью, как неизбежно гибнущий человек. К Забвеннославу, кстати, прилегало предместье Зареченское, в котором на нас был заказан обед в столовой.

Каждый бросил по горсти земли в могилу. Мы попрощались с папой. Ритуальная служба закончила житейское нехитрое дело и, выехав за кованые, тускло сплетающиеся изгороди, исчезла в далёком поле.

Над крестами пролетал ворон. Каркая, он взмахивал сильными крыльями и касался кудрявой копны берёзы, чей гибкий, тонкий ствол раздваивался внизу и тянулся в облака, в белёсе сливаясь в одно целое дерево.

Выйдя за забор, я отчётливо расслышал скрип калитки, запираемой на висячий замок.

– Мам, ты слышала?

– Что? – спросила она скучно.

Мама остановилась на узкой тропинке, заросшей горчичным сорняком по колено. По платью её полз жирный проворный паук.

– Словно кто-то крался. Я точно не глухой. Вот, прислушайся, может, и услышишь.

– У тебя просто воображение разыгралось. Надо идти, нельзя оставаться. Возьми меня за руку, и мы пойдём с кладбища.

– Ну подожди!

– Пойдём, ну же, без пререканий, – произнесла она как бы в пустоту.

Я послушал маму и последовал за вереницей, однако, не забывая время от времени оборачиваться на могилы. И вот, наконец, когда мы проходили мимо последних заброшенных крестов, я разглядел бесформенную чёрную фигуру, которая вырисовывалась из чахлых кустов, и понемногу обретала невзрачный, но вместе с тем угрожающий облик. В верхней части, на которой, предположительно, должен был находиться рот, чернела овальная дыра.

Безногая Тень летела по тропинке и разражалась беспричинным смехом.

Я в ужасе бросился вон с кладбища, обежав людей. Они всполошились, но не ускорили шага вместе с мамой, верно, думая, что мне с горя захотелось повеселиться. Но я всё видел! Видел, как нечто, напрочь оторванное от всего человеческого, выбралось наружу из водянистой зелени и последовало за нами в дьявольском упорстве!

Я задыхался и кашлял на бегу. Можно было вновь посмотреть, что находилось за хлипкой остроконечной оградой. Когда меня окружили родственники, я настолько расхрабрился, что попробовал круто развернуться, не пряча глаз.

– Что с тобой? – спросила мама.

– Ничего!

Так вышло, что Тень испарилась.

Я резко рванул жухлой травы вместе с землёй и, разбросав её по сторонам, попал нечаянно в курчавую бороду Фёдора.

– Успокойся немедленно! Я понимаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, будь поспокойнее. Вот что ты наделал?

– Извините.

Фёдор отряхнулся и проговорил:

– Трава же не съела меня.

В час дня мы сидели в столовой. К прямоугольному столу, застеленному вязаной скатертью, был подан картофельный суп с вермишелью. В фарфоровых мисках нездоровых оттенков лежали маринованные помидоры с легко отслаивающейся красной кожей, огурцы в соли, свежие пучки душистой петрушки и укропа, мясистые грибы, заправленные жирной сметаной. На отдельных круглых тарелках с желтоватыми цветами, обрамлёнными листьями, остывали свиные котлеты и сладкие вареники, дубовая доска была завалена ломтями пшеничного и серого хлеба.

Все ели молча, пили чай с лимоном из отмытых до блеска чашек. Фёдор неторопливо глотал водку из протёртой рюмки. Безымянная родственница, ни одного слова не проронившая за всё утро, сняла шляпу и, положив её на единственный свободный стул, вдруг зашепталась с Дмитрием. В перерывах между длинными фразами они кусали пряники с фруктовым повидлом.

Мама встала из-за стола со словами:

– Он нежно и безумно любил Пашу. Зимой он катал его на саночках, чуть позже купил коньки. Знаете, это были чёрно-красные, раздвижные коньки на липучках, одевались проще простого. Паша правда всё равно возился долго, кое-как потом стоял на льду. Он раз за разом падал, хныкал, а Гриша помогал, показывал, как отталкиваться. Часами гуляли в холодную погоду, никакой мороз им был не страшен…

Её губы мелко задрожали. После третьей чашки чая с крашеным пряником я подумал вставить слово:

– Между прочим, я хорошо научился кататься. Учительница по физ-ре это подтвердит.

Мама кивнула и продолжила: