— Прошу, проявите милосердие, не убивайте… — пуская слёзы, болезненно простонав, взмолилась ополченка. Слова её пошатнули решимость крестьянки. Опешив, та на секунду проявила слабину, которую с ходу заметила и на корню пресекла сама Расдэс, бродившая рядом.
— Пусть захлебнётся кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии, ибо милосердие наше беспощадно. — Вырвав из рук подчинённой копьё, пронзила шею ополченки командующая. — Это война, и на ней гибнут люди, так что убивай, или убьют тебя. — Злобно глянув на крестьянку, вернула той копьё Бита. Командующая выглядела нервной, расстроенной и крайне подавленной, я чувствовал это в каждом её шаге, действии и приказе, отдаваемом окружающим.
— Вы их ненавидите? — поравнявшись с женщиной, спросил я.
— С чего ты взял? — хмыкнув, ответила воительница. — Там, на другой стороне, за нашего врага сражаются мои сёстры-северянки. Как я могу их ненавидеть? Ведь многие несколько лет назад стояли со мной в одной шеренге, прикрывали мою спину, защищали границы Империи, а сегодня их лица я нахожу в завалах трупов и под баррикадами. Они мои сёстры, пусть и сражаются за врага, я не могу их ненавидеть. — Губа женщины задрожала, ей тяжело было говорить эти слова и ещё тяжелее прощаться с павшими. Сейчас я отчётливее видел, как нервно дёргается её глаз, как дрожит подбородок, когда та среди мертвецов находит ещё один знакомый нагрудник с гербом.
Бита Расдэс хороший солдат, но, к сожалению, никудышный командир, поддающийся эмоциям и сентиментальный порывам. Её слабость — это старые знакомые и семья. Таким человеком манипулировать проще всего, оттого и ценность ей невелика. Интересно, как повела бы себя она, попади её родные в плен к Видэнбергцам? Этот глумливый вопрос, который я задал сам себе, заставил задуматься.
А как бы я сегодня поступил, возьми мой враг в плен Бьянку? Что случится, если это произойдёт?.. Смогу ли я пожертвовать ей в угоду своих дальнейших интриг. Скорее всего, да, ведь я не герой. Но что-то внутри закипая противиться этому логичному решению. Почему-то мне не хочется думать о том, что подобное может случиться с ней. Сомнения, невесть откуда взявшееся волнение вскружили мою голову. «Я что, боюсь кого-то потерять? — не веря в эти детские, принадлежащие второсортным героям мысли, мощной трезвящей пощёчиной прогнал чуждую мне сентиментальность и жалость. — Никогда, ни в прошлом и уж тем более ни в будущем, я не позволю взять эмоциям верх над трезвым мышлением».
— Ты чего? — Толкнула меня я в плечо Брунхильда.
— Да так… — ощутив на себе взгляд золотистых глаз, приятно щекочущих душу, улыбкой отозвался я. — Идём домой, нужно отмыться, эта липнущая от крови к телу рубашка слегка нервирует.
— Предлагаешь потереть тебе спинку? — приобняв меня и вытянув из своего декольте щепку, вмиг трансформировавшуюся в посох, спросила Бьянка.
— Именно, — коротко отозвался я.
С облегчением, найдя сестёр, поспешил заверить тех, что в порядке, и попросил сообщить об этом матери. Также сказал и о том, что эту ночь проведу в поместье Бэтфортов. Сейчас больше всего на свете мне хотелось принять тёплую ванну, не заботясь о готовке и стирке, поужинать, а после рухнуть в объятия удобной и мягкой перины. Читая меня, как открытую книгу, и не досаждая своим излишним вниманием, ведьма сразу после нашего прибытия на их территорию распорядилась подать ванну. Позволив мне отмокнуть, а потом и хорошо поужинать, холя и лелея меня, словно малое дитя, она уложила ослабевшее тело в кровать, а следом, накрыв одеялом, использовала на мне некую магию, позволившую натянутому, как струна, телу расслабиться. Не успел я сказать спасибо, как сознание, словно одурманенное лаской, провалилось в мягкий и наполненный спокойствием и теплом сон. Впервые с момента моего здесь появления я чувствовал себя так хорошо.
«Ничто не вечно под луной», — ловя первые, поддразнивающие глаза солнечные лучи, с неохотой, отгоняя лень и сон, попытался пролупить глаза. Спальня Бьянки, разглядыванию которой я вчера не придал особого значения, заиграла новыми и совсем не вычурными красками. Обычная мебель, шкаф, стол, стул, комод и, конечно же, кровать. Никакой позолоты, дорогих портретов и прочего. Из всего декора ценность представляла разве что огромная хрустальная люстра с множеством свечей, подвешенная у потолка.
В попытке поднять руки и потянуться, неожиданно для себя ощутил странную тяжесть на своей правой руке. «Это ещё что?» — скинув одеяло и раскрыв прятавшийся под тем комок, возмущённо фыркнул я.
С довольной мордочкой, обхватив меня руками и ногами, рядом сопела Хома.
— Па-па… — пуская пузыри, а вместе с ними и слюни, стекавшие по моей руке на простыни, раз за разом повторял ребёнок.
— Что, почему… — «Почему я не почувствовал её? Как она вообще забралась в мою кровать?»
— Тише, а то разбудишь, — произнёс голос ещё одного фантома, принадлежавшего Брунхильде.