Королевы и изгои

– Вы еще пожалеете. – Панферов забрал с парты «подарки» и направился к выходу.

Остальные поплелись за ним. Чувствуя себя в свите императора Севера, я тоже пошла в коридор.

– Да ты не Панферов, ты Параноев, Сев! – рявкнул вслед Марк. – Попей галоперидольчику, моей бабуле помогает. Она наконец-то перестала видеть в моем бате американского шпиона.

На пороге кабинета я обернулась и посмотрела на Женю. Он провожал нас взглядом. В глазах горело любопытство, на губах играла едва заметная улыбка. Он будто был зрителем на интересном шоу. Хотя нет… скорее он выглядел, как сценарист этого шоу. И удовлетворенно улыбался, потому что сцена удалась. Я отвернулась и быстро вышла из кабинета. Кажется, мне на пару с Панферовым пора попить галоперидольчик.

После последнего урока учительница французского спросила, кто сегодня дежурный.

– Орлова, – спокойно сказал Панферов.

– Что?! – возмутилась я. – Я дежурила неделю назад! В классе тридцать человек, моя очередь через три недели!

– Опять старая песня, – раздраженно вздохнула учительница. – У меня нет времени разбираться с вами. Орлова так Орлова. После урока отдежуришь и отнесешь ключи в учительскую.

Я с негодованием посмотрела на Севера. Уголки его губ чуть приподнялись в торжествующей улыбке. Глаза горели властным ледяным огнем. Так он мстил мне за то, что я стала ему перечить.

После урока, когда все ушли, я подняла стулья на парты. Стулья должны за собой поднимать все, но делали это единицы. Конечно, Панферов свой не поднял. Какой же он мерзкий, обидчивый, высокомерный тип! Затем я принесла ведро с водой, окунула швабру и стала мыть пол.

Вдруг дверь открылась и вошел Панферов. На нем была черная кожаная куртка. Скользнув по мне пустым взглядом, он подошел к своему месту и стал осматривать пространство вокруг.

– Чего приперся? – заворчала я. – Ты мне тут наследишь!

– Ничего, пройдешься второй раз, – небрежно бросил он.

Он так ничего и не нашел. Похлопал по карманам. В одном что-то отозвалось лязгом. Это Панферова удовлетворило, видимо, он думал, что потерял ключи. Перед тем как выйти из кабинета, он остановился перед зеркалом на стене. Самовлюбленно поглядел на свое отражение, пригладил волосы, поправил воротник куртки.

– Орлова, – свысока бросил он через плечо, – помой зеркало!

– Да, ваше величество! – съязвила я, окунула в ведро с грязной водой швабру и, не отжимая, поднесла ее к зеркалу и протерла.

Панферова окатило грязными брызгами.

– Ты что творишь? – вскрикнул он и отскочил. В шоке оглядел грязные капли на своей королевской куртке, погладил себя по волосам и – о ужас! – осознал, что вода попала и на голову.

– Просто выполняю ваш приказ, ваше величество. – Я склонилась в шутовском поклоне.

Он брезгливо сморщился. Затем послал мне ненавидящий взгляд:

– Ты еще пожалеешь, Орлова! – С этими словами, всеми силами сохраняя остатки достоинства, которое я смыла с него грязной тряпкой, он важно вышел из кабинета.

* * *

Ночью я долго не могла заснуть. Мне не понравилось то, что сегодня произошло между классами. Это было… не по правилам. Так нельзя, так не должно быть. Подобные проблемы должны решать взрослые. Почему не перевалить все на их плечи? К чему скрытность?

Панферов считает себя самым умным, как будто он один знает, как все решить. Но он ничего не решит, все только усугубится, конфликт еще больше раздуется. Мы ничего не решим сами. Я все ворочалась и ворочалась. Мне было неуютно и тревожно. А потом мысли опять перенесли меня к Жене и нашему общему прошлому.

Женя жил с мамой и папой, но в первой четверти девятого класса потерял обоих сразу. Отца жестоко убили. Его нашли мертвым в собственной квартире. Ему нанесли кухонным ножом сто семь ударов. Обвинили во всем Женину маму: на ноже были ее отпечатки. Женя, конечно же, не верил. Но сам он в момент убийства был со мной на крытом катке, учился кататься, – и никаких полезных показаний дать не смог.

Стоял ноябрь. После суда я пришла к Жене домой. Я не знала, какой вынесли вердикт, но, обнаружив открытую дверь квартиры, поняла, что дело плохо. Со сжимающимся сердцем я переступила порог. В квартире стояла кладбищенская тишина. Я осторожно прошла в комнату Жени. Он был там – стоял ко мне спиной, застыв и уставившись в зеркало, из центра которого паутинкой расходились трещины. Костяшки пальцев Жени были в крови.

Всюду царил хаос: вещи разбросаны, с подоконника скинуты горшки с цветами. Все было в земле и осколках. Наверное, мечась по комнате, Женя страшно кричал. Но сейчас он не издавал ни звука, едва дышал. Наши взгляды пересеклись в отражении. Глаза Жени напоминали пустые сосуды.

– Как все прошло? – тихо спросила я.