Королевы и изгои

Иногда его действительно нужно было встряхнуть, вытащить куда-нибудь. Мы ездили в музеи, на выставки, в парки. Мне приходилось все время тормошить его. Улыбаться и о чем-то болтать, и смотреть на его угрюмую физиономию, и слушать его мрачные односложные ответы. А порой я чувствовала, что ему нужно побыть дома. Тогда я оставалась с ним. В эти моменты мне не нужно было улыбаться и болтать. И я делила с ним тишину. Только изредка спрашивала:

– Хочешь, посмотрим фильм?

– Давай поговорим об этом?

– Как прошла твоя ночь? Снились ли тебе кошмары?

– Может, посмотрим твои семейные фотографии?

И каждый раз, когда Женя поддерживал какую-то мою идею, я принимала это за очередную маленькую победу. Он снова полюбил общение, почувствовал, что жить – это здорово. И однажды он меня поцеловал. Удивительно, но случилось это после того, как мы с ним сходили на кладбище навестить его папу.

Кладбище находилось на окраине города, мы возвращались домой пешком. Слева тянулось поле. Было начало ноября, начались первые заморозки, стояла ясная погода. Мы решили сократить путь через поле. Идти по твердой мерзлой земле было удобно. Морозный воздух, солнце и бескрайние просторы вокруг действовали опьяняюще. И я вдруг потянула Женю за рукав и остановилась. Он остановился вслед за мной и вопросительно на меня посмотрел.

Я сняла свои перчатки, затем медленно взяла его за руку, сняла с нее перчатку, переплела наши пальцы. Женя смотрел на наши руки каким-то новым взглядом. Так, будто забыл, каково это – переплетать пальцы с любимым человеком. То же самое я проделала другой рукой. И вот мы стояли посреди мерзлого поля, смотрели друг на друга. И вдруг в глазах Жени что-то загорелось.

– Рукам не холодно? – тихо спросил он и сильнее сжал пальцы. – Ветер дует.

– Нет. Ведь ты их греешь, – так же тихо ответила я. – А вот лицу очень холодно. Особенно… губам. Им нужно согреться.

Я потянулась к Жене губами, а он ко мне. Мы стояли и целовались целую вечность посреди мерзлого поля, обдуваемого ветром. Мне было так жарко, будто я находилась в пустыне под палящим солнцем. Когда мы оторвались друг от друга, я увидела, что лицо Жени стало другим. Оно раньше будто было покрыто коркой льда, которая наконец оттаяла.

– Чего это ты? – спросил Женя.

– Ничего. Просто решила, что свой пятьсот двадцатый поцелуй я тебе подарю и тебе не придется его у меня забирать.

Он улыбнулся. Крепко прижал меня к себе и поцеловал снова. Что-то сжалось в области солнечного сплетения, а по телу пробежал разряд.

– Что это было? – спросила я, когда мы отстранились, но продолжали приобнимать друг друга за локти.

– Ничего, – тепло улыбнулся он. – Просто решил, что никому не позволю забрать у тебя пятьсот двадцать первый поцелуй.

Вот так мне удалось растопить этот лед. А затем я замахнулась на большее – решила вернуть Женю в коллектив. Но с этим вышел полный провал.

В середине зимы я взяла его на тусовку к Марине – моей знакомой не из школы. У Марины была своя компания, все играли в настольную игру «Имаджинариум». Жене игра не удавалась, его фишка все стояла на старте, когда остальные уже сильно выбились вперед. Женя вспылил и смахнул игровую доску со стола, рассыпав все фишки и карточки. А затем гордо удалился. Он часто обижался на меня из-за ерунды и так же удалялся, но я обычно шла за ним и первая мирилась. На этот раз я осталась на месте. Он ушел, громко хлопнув дверью. Его никто не провожал. Все какое-то время со смехом обсуждали его поведение, а затем заново начали игру и забыли про инцидент.

Женя несколько дней провел в гордом одиночестве, и я чувствовала, что он во всем винит меня. Но сама я себя в этот раз виноватой не чувствовала, поэтому не уступила. В конце концов он сдался: написал мне и извинился. Добавил, что сам не понимает, что на него иногда находит, он просто не может контролировать свои чувства. Попросил меня извиниться за него перед ребятами.

Я всегда пыталась оправдать Женю. Найти в нем больше хорошего, чем плохого. Порой я его очень стеснялась, но порой, наоборот, хотела доказывать всему миру, что Женя абсолютно нормальный. Казалось, его переменчивость передалась и мне. Иног да, в особо паршивые дни, мне хотелось поставить точку в наших отношениях. Но, кажется, Женя тонко чувствовал мое настроение. Незадолго до того, как я окончательно решалась на разрыв, он заводил какой-нибудь искренний и странный разговор. И неизменно находил слова, бьющие наотмашь.

– Знаешь, Сашка, мне кажется, что я море. То я штиль, то шторм. А ты – мои скалы. Если бы не ты, я бы давно куда-нибудь утек и меня не стало. Но я вижу, что стесываю тебя. Каждый раз я бьюсь о тебя, от тебя остается все меньше и меньше, и это очень меня пугает. Я не хочу совсем тебя размыть. Лучше, чтобы ты была, а я – нет. Ты намного лучше меня, а мир нуждается в таких, как ты.