Он говорил и говорил, и все смотрел на меня черными блестящими глазами, словно грустный медвежонок. Внутри у меня все переворачивалось. Хотелось схватиться за голову, закричать, что-нибудь разбить либо заплакать и обнять его. Женя вызывал во мне бурю разных чувств. Как никто и никогда.
Все это происходило, когда нам было по четырнадцать-пятнадцать. Мы были детьми, которые считают себя невероятно самостоятельными и думают, что им совершенно не нужны взрослые, а их проблемы важнее всего на свете. Меня вообще не волновало, что происходит «снаружи». Мой мир был мизерным и необычайно ярким. Он состоял из двух небесных тел – крошечной галактики и миниатюрной черной дыры. Меня и Жени. И галактику постепенно засасывало в черную дыру.
А потом пришла весна. И Женя взял в заложники половину класса.
Урок 5
Зарождение и развитие крысятничества
Перед уроками я прошла ворота и направилась дальше – к курилке, которая находилась за трансформаторной будкой на пятачке асфальта. По традиции нашей школы пользование этой курилкой – привилегия старших классов.
Как правило, в курилке стояла веселая суета: здесь обсуждали новости и сплетни, строили планы. Кто-то потихоньку дымил, кто-то переписывал домашку, кто-то обучался трюкам – крутить зажигалки и ручки. Многие, как я, приходили просто за компанию с курящими друзьями. Сегодня что-то поменялось. Висела гулкая тишина, а два класса, обычно перемешанные, разделились на две заметные группы, будто между ними вдруг выросла стена. И эти группы упорно игнорировали друг друга.
Рома учил Свету крутить ручку. Света хихикала – у нее ничего не получалось.
– Да н-н-нет, не так. Т-толкай средним, чт-т-тобы вокруг б-б-б-ольшого крут-т-тилась.
Мне показалось, что Рома заикается сильнее обычного. Он взял Светину руку и поставил ее пальцы в правильное положение. Подруга так лихо крутанула ручку, что она отлетела Роме в лоб. Света и Рома засмеялись.
– Ой, а дайте мне, дайте мне, я умею «соника» делать, сейчас покажу! – Я радостно подбежала к ним, выхватила ручку и крутанула ее.
– Молодец, – похвалил Рома. – У г-географа научилась?
– Ага, по его ютубчику.
– А «инфинити» можешь?
– А это как?
Рома показал. Света отошла к девчонкам, а я стала учиться новому трюку с ручкой. Тут я заметила на шее у Ромы наушники и воскликнула:
– Ой, у меня такие же!
– Да это твои старые и есть, – ответил Рома. – Мне их твой Олежек продал. Говорит, тебе не нужны…
– Что?!
Хорошее начало утра. Вскоре я уже неслась в школу, а именно в кабинет физики, где сидел 7 «Б».
– Ай! Ой! Санюха, перестань! – закричал мой младший брат на потеху всему классу, когда я, одной рукой схватив его за шею и наклонив, принялась раздавать ему болезненные тумаки.
– Это были
– Я не знал! Они валялись в коридоре под шкафом, как будто не нужны. Вот я и взял! – верещал Олежек, уворачиваясь от ударов.
– Ты врешь! Они у меня в комнате были! Не смей заходить туда! Никогда! – Я одарила брата пароч кой самых мощных тумаков и направилась к третьей парте, где лежал его рюкзак. – И чего еще ты успел прихватить?
– Не трогай! Это мое! – Олежек попытался меня опередить, но я ловко его отпихнула и высыпала на пол содержимое рюкзака.
– Да какого лешего?!
На Олежкин рюкзак было явно наложено заклятие расширения: внутри оказалось практически все содержимое моей комнаты. Я подняла с пола зарядник для телефона, пауэрбанк, поясную сумку «Адидас», ремень и коллекционную фигурку Дарта Вейдера, купленную на eBay. А еще забрала Олежкин кошелек, чтобы обратно выкупить свои наушники. И черт знает, что этот дуралей уже успел продать.
– Еще раз сунешься в мою комнату – убью! – грозно пообещала я и направилась к выходу, сжимая в руках находки.
Олежек требовал назад кошелек и посылал мне вслед удивительные слова из своего богатого словарного запаса.
Мой младший брат – гребаный торгаш. Иногда я просыпаюсь и ощупываю себя: вдруг Олежек ночью успел кому-нибудь толкнуть мою почку?
Добро пожаловать в мой мир чересчур обидчивых подруг и чересчур предприимчивых братьев!
Наступила череда первых контрольных сразу по многим предметам. На русском раздали наши тетради с сочинениями, у меня – пять-три: пять за содер жание, а три – за ошибки. Такое бывало часто. После урока Валерия Антоновна подозвала меня и сочувственно сказала, что я начала год неважно и мне стоит подтянуть русский. Я вздохнула. Легко сказать. Чего не дано, то невозможно подтянуть. Но я шла на золотую медаль и понимала, что четверки за четверть мне не нужны совершенно.
– Не переживай, до конца четверти еще много времени, – подбодрила учительница. – Наверстаем. Можем на дополнительном занятии с тобой сначала разобрать ошибки в сочинении, а потом перейти к подготовке к ЕГЭ. Хорошо?
Я кивнула. Русский уже несколько лет был для меня самым важным предметом в жизни (на пару лет его потеснила история, но затем все вернулось на места). Я его просто ненавидела.