Короли анархии

— Я не соглашусь с такой логикой, но ладно, хорошо. Что произошло, когда он застал тебя с игрушечной машинкой? Он кричал на тебя? Заставил тебя плакать? — Я слышал дерзкие нотки в своем голосе, но был не в состоянии сдержаться.

Сэйнт усмехнулся и слегка покачал головой.

— Он не сказал ни слова. Это действительно не в его стиле. Он просто щелкнул пальцами, чтобы я следовал за ним, и повел меня через территорию к колодцу. Когда мы добрались туда, он поднял крышку и указал на него, сказав мне выбросить машинку. — Сэйнт сделал паузу на полминуты, прежде чем продолжить, но этого было достаточно, чтобы нарушить его монотонность, и я заметил это. — Я совершил глупую ошибку, расплакавшись и умоляя его позволить мне оставить ее себе.

— Ну, тебе было шесть, я думаю, это была бы довольно стандартная реакция на потерю игрушки в таком возрасте. Раньше у меня была фигурка Могучего Рейнджера, которую я буквально повсюду носил с собой, так что я понимаю боль от того, что он заставил тебя выбросить ее, — сказал я, пожимая плечами.

Сэйнт вздохнул, как будто я всерьез испытывал его терпение, и я должен был признать, что теперь он действительно раззадорил мое любопытство. Разве я в любом случае не хотел грязи на Троя Мемфиса? Может быть, если я добьюсь, чтобы Сэйнт мне доверял, я смогу получить от него достаточно информации, чтобы использовать ее в своей вендетте. Хотя я сомневался, что рассказы о том, что он не позволял своему ребенку играть с игрушечной машинкой, завели бы меня далеко.

— Он молча подождал, пока я закончу свою истерику, и в конце концов, когда я понял, что у меня нет выбора, я бросил машину в колодец… Я до сих пор помню звук удара о воду на дне, как будто это только что произошло, — задумчиво произнес он, и хотя его тон был ровным, что-то в его рассказе заставило меня почувствовать укол жалости к нему. Он был всего лишь ребенком с игрушечной машинкой. Неужели для него было худшим в мире хотеть сохранить что-то подобное?

— Это было довольно дерьмово с его стороны, — сказал я, ненавидя себя за то, что часть моего гнева на Сэйнта угасла, но было довольно сложно злиться на ребенка, которому никогда не разрешали брать его игрушки.

— Это было не так травмирующе, как инцидент с Боевиком, — размышлял он. — Или, по крайней мере, не было бы, если бы он не заставил меня спуститься туда после этого.

— Он сбросил тебя в колодец? — Я заартачился, и он закатил глаза.

— Нет. Он предположил, что если мне машинка так дорога, и я не хочу снова с ней расставаться, то для этого он сказал мне залезть в колодец. Как только я это сделал, он спускал меня в темноту, до тех пор, пока дно ведра не стало касаться поверхности воды. Затем он предоставил мне выбор. Я мог либо нырнуть и найти свою игрушку, и он вернул бы меня и ее на поверхность, предполагая, что я смогу забраться обратно в ведро. Или я мог бы оставаться в ведре до тех пор, пока не усвою свой урок.

— Какой глубины была вода? — Спросил я, не в силах скрыть ужас в своем голосе при этом вопросе.

— Понятия не имею. Я был слишком напуган, чтобы это выяснить. Возможно, она была всего в несколько дюймов глубиной, и все, что мне нужно было сделать, — это побродить по ней, пока я не найду машинку. Или, возможно, она была глубиной в несколько метров, и у меня не было никаких шансов когда-либо найти ее, не говоря уже о том, чтобы вернуться в ведро, чтобы меня вытащили обратно на поверхность.

— Так ты решил остаться в ведре? — Спросил я, мои мышцы напряглись, когда я подумал об этом, об этом шестилетнем мальчике, совершенно одном внизу, в темноте. Трой Мемфис действительно был монстром.

— Да. Я думаю, что пробыл там около тридцати одного часа, прежде чем он достал меня. Не то чтобы он когда-либо позволял мне посмотреть на часы, чтобы убедиться в том, который час, но было время обеда, когда меня отправили туда, и на следующий день, когда меня вернули наверх, было время после обеда. — Он произнес это вообще без эмоций, и я даже не мог сказать, было ли это потому, что он ничего не чувствовал по этому поводу, или потому, что он был настолько опытен в подавлении своих чувств, что даже не знал, как это показать.

— Это пиздец, — пробормотал я, почти желая обнять этого засранца на минуту, прежде чем вспомнил, что ненавижу его.

— Так мне уже говорили. Ты собираешься рассказать мне, что тогда тебя подкосило? Если твоя семья любила тебя до того, как их не стало, то это из-за того, что ты их потерял? Или приемная семья? Может быть, немного того и другого?

— Их потеря, — выдавил я, быстро обнаружив, что снова злюсь на него из-за напоминания о том, почему именно я ненавидел этого сукина сына и всю его семью. То, что его отец делал с ним, возможно, было полным дерьмом, но это было сделано с целью сформировать его по своему образу и подобию, и, судя по тому, как он обращался с Татум, я был готов поспорить, что это был довольно солидный успех.

— Как они умерли? — он спросил так, словно мы обсуждали погоду.