Омар спокойно выслушал шейха, даже разик кивнул головой, на какое-то время превратившись в помещика Кочемасова, а затем нагло предложив шейху Зопиру объявить цену за Пальмиру. Шейх гневно отверг предложение, и тогда Омар заявил, что сделает все, чтобы склонить на сторону Магомета Сенат.
Далее публика могла лицезреть, как любят друг друга Сеид и Пальмира. Ведь когда шейх завладел Пальмирой, Сеид – Самсон не находил себе места и даже в отчаянии готов был наложить на себя руки! Но теперь они снова вместе. (Здесь надлежало обниматься, и Пальмира – Копылова сделала это с большой охотой, прижавшись к Неофитову-младшему так плотно, словно собиралась в нем раствориться.) И Сеид верит, что Магомет соединит их судьбы в одну.
Тем временем Магомет, которого играл истопник Исхак-Хайрутдин с лысой, как коленка, головой, уже подходил с войском к Мекке в надежде хитростью завладеть ею, уничтожить шейха и вернуть себе Пальмиру, которую давно вожделеет. Пророк яростно завидует Сеиду и хочет порешить его, как соперника. Магомету удается войти в город, и он встречается с шейхом один на один.
Кто победит в словесной брани?
Так говорит Магомету, негодуя, шейх Зопир. Но Пророк ответствует, что, дескать, настал его час, народ за него, Магомета, и Зопир должен пред ним преклониться и сдать город.
И тут выясняется, что семья Зопира, которую он внутренне оплакивает по всему ходу пьесы, не уничтожена! Шейх просто не знает, что Сеид и Пальмира – его родные дети, воспитывавшиеся при Магомете. Но об этом знает злой Омар. Он и велит Сеиду убить старого шейха, обещая ему от имени Магомета Пальмиру.
Вот тут для Самсона Неофитова начинались сложности.
Во-первых, он никогда не помышлял убивать собственного отца, даже мыслей подобных никогда не приходило в голову, но по ходу пьесы он должен был на это решиться.
Во-вторых, он еще не ведал, что из-за любимой можно не только прикончить родного отца, но и порешить матушку, если б таковая у него имелась. Потому как любовь – штука серьезная и сердитая.
Ну, а в-третьих, Самсон никогда никого не убивал. Даже противного таракана или гадкую муху.
То есть для роли Сеида у него не имелось никакого жизненного опыта, но играть было необходимо… (Забегая вперед, следует признать, что опыт домашних спектаклей – спасибо батюшке – весьма пригодился в дальнейшем Самсону Африканычу в его карьере на поприще мошенника и афериста и члена «Клуба «червоных валетов».) И Неофитов-младший, стараясь не оплошать, играл спектакль так, как его чувствовал, вороша в памяти нехитрые ребячьи проказы и безобидные приключения с дворовыми девками.
Пришло время Сеиду убить шейха. И он это делает. А после удара вдруг узнает, что прирезал своего отца.
Объятый ужасом случившегося (для этого Самсон так выкатил глаза, что они едва не выскочили из орбит, хотя надо было просто застыть, окаменеть и тем самым более правдоподобно и страшно передать ужас, охвативший его душу), Сеид должен был воскликнуть:
Самсон же выговорил:
– Мечните мне мой верн!
Публика засмеялась.
Сеид стушевался и пролил чашу с айраном, куда Омар подмешал яд. Якобы отхлебнув из пустой чаши, Сеид – Самсон схватился за живот, и публика снова засмеялась, потому как его потуги явно смахивали на приступ нешуточной диареи. Ладно, что на помощь подоспела Пальмира – Копылова. Воскликнув, «пусть не в Сеида он вонзится, а в меня», она налетела со всей силы на меч, потрепыхалась малость, как бабочка, наколотая на иглу в гербарии, и затихла. В общем, все умерли. Кроме досточтимого Пророка Магомета, да продлит Всевышний дыхание его.
По окончании спектакля, когда все сели ужинать, сконфуженный Неофитов-младший убежал в дальнюю комнату и уткнулся в подушки. Здесь его и нашла Пальмира, то есть Анастасия Романовна Копылова.
– Что с тобой? – Она ласково погладила его по голове. Как маленького, которому было необходимо, чтобы его пожалели.
– Я испортил весь спектакль, – буркнул он в подушку, не поворачивая головы. Хотелось плакать, и он с трудом сдерживал слезы. Провалиться бы сейчас в тартарары, и чтобы никого не было рядом. – Я опозорился.
– Это все пустое, забудь. – Копылова присела рядом и положила руку ему на плечо. Рука ее была горячей…
– Нет, не пустое! – сорвавшись на фальцет, почти истерически воскликнул он и рывком повернулся. – Не пустое! – посмотрел он на Анастасию Романовну страдальческим взглядом. – Я испортил все представление, которое готовилось моим отцом две недели. Я болван!