Короли Бурбона

— Я в порядке, ты же знаешь, на работе все также. Десять тысяч крикунов, обращающихся ко мне, к своему боссу, желающих поиметь мою задницу, и шестнадцать Мотрина в день, чтобы сохранить голову от взрыва. Все одно и тоже, все тоже самое. По крайней мере, деньги в сохранности, особенно теперь, когда ты не заставляешь меня делать ставки по четверть миллиона долларов каждую неделю, сидя напротив за столом.

Они говорили некоторое время обо всем, в большей степени ни о чем — об игре в покер, Уолл-Стрит, женщине, с которой Джефф трахался. И хотя Лейн не очень любил телефонные разговоры, а сейчас не много говорил, он вдруг поймал себя на мысли, что скучает по парню. Он привык к быстрым разговорам с ним, быстрой сообразительности, и к его акценту Нью-Джерси — слова заканчивались на «а» произносились с «ер», и они улавливали продолжение разговора, поскольку быстро понимали смысл сказанного друг другом, взамен недопонимаю. И у него «день рождения» было «деньфрождения».

— Итак, я предполагаю, что это прощание, — произнес его старый сосед по комнате университета.

Лейн нахмурился и тут же представил Лиззи, услышав ее голос, вспомнил свое предостережение.

Потом он смог справиться со своим стойким возбуждением.

«Существует ли возможность, что он не вернется в Нью-Йорк», — подумал он.

Потом он опять подумал, что ему не стоит себя ограничивать. Дело касается вернуть Лиззи — для танго всегда нужны двое. Всего лишь из-за того, что он готов возобновить отношения, не подразумевалось, что она готова прыгнуть в них снова. Кроме всего прочего существовал еще его семья. Он вообще способен себя представить, живущим в Истерли? Даже если мисс Аврора в скором времени встанет на ноги, и его отношения с Лиззи наладятся, сама идея сосуществования с отцом, заставляла его с вожделением поглядывать в сторону канадской границы. И даже в Канаде не будет так далеко от отца.

— Не знаю останусь ли я здесь.

— Ты всегда можешь вернуться сюда. Мой диван скучает по тебе, и никто не играет в техасский холдем так, как ты.

Они оба повесили трубки почти одновременно, после соответствующих прощаний, и Лейн еще раз, но уже более вялой рукой кинул телефон на бетонное покрытие, вперев взгляд напротив в поднимающиеся слишком древние, сделанные еще его предками, стеллажи, заставленные бочками. Они были сделаны десятилетия назад в начале века и теперь собственно являлись артефактом, на который смотрели десятки тысяч посетителей в год, приходивших в Старое Хранилище.

И его вдруг, как толкнула мысль, что он никогда не работал. Он считал своей «профессиональной деятельностью» избегать папарацци, которые были слишком тесно связаны с его жизнью, чем с какой-то его карьерой. И любезно предоставленный ему целевой фонд, своего рода полный хлам, он не знал ничего о начальстве или раздражающем партнере, или же о жуткой дороге на работу. Он даже не задумывался, чтобы поспеть куда-то к определенному времени, или аттестации, или головных болях, вызванных постоянным сидением у экрана монитора.

Смешно, но он действительно не задумывался, что имел так много общего с Шанталь. Какое же единственное различие между ними? У ее семьи не хватало денег, чтобы удержать ее от жизни, к которой она уже привыкла… поэтому ей пришлось выйти за него замуж.

И Лиззи, которая работала так усердно, чтобы выплатить за свой фермерский дом и землю. Зная ее, она уже, наверное, выплатила все до пенса.

Это заставило его уважать ее еще больше.

Также он понимал, что именно он, а никто иной, должен был обеспечивать женщину. Два года назад, он был одержим сексом и семейной драмой, так жаждал ее физически, так был очарован Лиззи, что никогда не рассматривал себя с ее позиции. Все его деньги и социальное положение было ценным для такой, как Шанталь. Лиззи же хотела большего, и она заслуживала большего.

Она хотела реальности.

Возможно, по существу он не на много отошел от своей жены, в конце-то концов.

«Бывшей жены», — поправил он себя, продолжая пить.

14.

— Чем обязан такой чести?

Спросил отец Джину, скорее утверждая, чем спрашивая, всем своим видом показывая, что она вторглась в его личное пространство.

«Это совсем не хорошо», — подумала она.

— Я хочу знать, что за чертовые дела ты ведешь с Ричардом Пфордом?

Ее отец даже не дрогнул, продолжая вставлять золотые запонки в французские манжеты. Его пиджак от черного смокинга был разложен на спинке кресла, черно-красные подтяжки свисали вниз на бедрах, напоминая ленты.

— Отец, — резко произнесла она. — Что ты наделал?

Он несколько секунд молчал, завязывая галстук и освобождая ворот рубашки.

— Пора тебе остепениться...

— Ты вряд ли способен агитировать меня за вступление в брак.

—… а Ричард — идеальный муж.

— Не для меня.

— Поживем-увидим, — он повернулся и взглянул ей в лицо, его глаза были холодными, красивое лицо осталось бесстрастным. — И не думай совершить ошибку, ты выйдешь за него замуж.