— Как ты смеешь! Мы же живем не в начале века. Женщины не движимое имущество, мы владеем собственностью, имеем счета в банке, мы можем даже голосовать. И черта с два, но мы сами можем решать, хотим или нет идти к алтарю… я не собираюсь даже пойти на свидание с этим мужчиной, а тем более выйти за него замуж. Особенно, если он в некотором роде, делает тебе выгодное предложение в бизнесе.
— Пойдешь, — на долю секунды его взгляд поднялся вверх, через плечо, и он, кажется даже отрицательно покачал головой, слово до конца не веря, что его дочь стоит здесь. — И ты выйдешь за него замуж, как можно скорее.
Джин оглянулась назад, предполагая, что кто-то стоит позади нее за дверью, но там никого не было.
Она повернулась к отцу.
— Ты не заставишь меня этого сделать, даже под дулом пистолета.
— Я не собираюсь заставлять, ты сделаешь это по своему собственному желанию, добровольно.
— Я не… буду.
— Будешь.
В последовавшей тишине, ее сердце пропустило несколько ударов. За всю свою жизнь она научилась ненавидеть и бояться своего отца… и в этой напряженной, словно выкачали весь воздух, тишине, установившейся между ними, она впервые задалась вопросом, на что он действительно был способен.
— Ты можешь бороться, — спокойной сказал он. — Или принять более здравомыслящее решение. Ты только навредишь себе, если не сделаешь этого для семьи. Теперь, если позволишь, мне нужно подготовиться к вечеру…
— Ты не можешь обращаться со мной подобным образом, — она заставила свой голос звучать более уверенно. — Я не какой-то корпоративный руководитель, которого ты можешь нанять или уволить, и ты не в праве мне приказывать, тем более, когда твое решение, готово разрушить мою жизнь.
— Твоя жизнь уже разрушена. Ты родила ребенка в семнадцать лет, здесь в этом доме, Господи ты мой, и продолжала свое распутное поведение, которое, как правило, больше подходит стриптизерше в Лас-Вегасе. Ты едва закончила Sweet Bria из-за интрижки с женатым профессором английского языка, но как только вернулась сюда, переспала с моим шофером. Ты позоришь этот дом, и что еще хуже, у меня такое чувство, что ты получаешь истинное удовольствие, совершая свои подвиги, тем самым меня и маму вводя в полное смущение перед окружающими.
— Возможно, если бы у меня был хороший образец для подражания, но передо мной был мужчина во многих отношениях непривлекательный.
— Хотелось бы, чтобы ты находила мужчин в большей степени непривлекательными. Но это мало тебя заботит. По какой-то причине Ричарда не устрашила твоя репутация и ошибочное суждении о тебе, несомненно, он пожалеет об этом. Но к счастью, это не моя забота.
— Я тебя ненавижу, — прошипела она.
— Самое печальное, дорогая моя, что тебе не хватает чувств, для такого глубоко уровня неприязни. Если бы у тебя был интеллект, ты бы поняла, что Ричард Пфорд способен предоставить тебе соответствующую жизнь до конца твоих дней, которая тебе необходима как воздух. И ты сможешь обеспечить дальнейший успех и финансовое благополучие семьи, которая подарила тебе эти высокие скулы и прекрасный овал и такой цвет лица. Будет именно так, поскольку все сказано и сделано, и это единственный вклад, который ты сможешь внести во имя имени Брэдфорд.
Джин смутно понимала, что говорит, тяжело дыша.
— Когда-нибудь ты заплатишь за свои грехи.
— Ты стала религиозной? Думаю, что любой вид преобразований для тебя, даже переход к Иисусу, может быть слишком трудным.
— Как можно быть таким ненавистным? Я никогда не встречала никого, настолько жестокого, как ты…
— Я забочусь о тебе, единственным способом, какой знаю. Я предоставляю тебе достойное будущее, достойное имя, ты можешь даже взять с собой Амелию, если хочешь. Или же она может остаться здесь…
— Как будто она чемодан? — она покачала головой. — Ты безнравственен и абсолютно, клинически порочен…
Он рванул вперед, схватив ее за руку, на этот раз проявив хоть какие-то эмоции, сменив маску аристократической самоуверенности.