Прошел год, и Лиза поняла, что заскучала. Той упоительно красивой жизни, о которой рассказывала мама, у нее не получалось. Шикарная мебель, доступные удобства и отсутствие соседей по кухне быстро приелись, превратились в обыденность. Муж нервировал ее мягким, выдвинутым вперед животом, с неприятною складкой внизу. Ночами она старалась не смотреть на рыхлое тело и в ответственные моменты закрывала глаза, изображая томление. И снова скучала.
Не желая признаваться себе в том, что совершила ошибку, Елизавета продолжала изображать заинтересованность в обустройстве квартиры, строго следила за модой и каждую неделю делала прическу в парикмахерской. Пробовала искать того гимназиста в окружении мужа, но тщетно. Партийная элита не пропускала в свои ряды юношей с томными глазами.
Незаметно, словно песок, утекали сквозь пальцы молодые годы. Сначала Лиза прилагала много усилий, чтобы казаться окружающим молодой. Потом, когда это перестало получаться, училась быть юной в собственных глазах. Этот обман ей удавался лучше. Наверное, поэтому, когда в ее жизни появился Яшка Анчутка, внутренний ребенок Елизаветы Павловны крепко зажмурил глаза и стал убеждать ее, что не видит того мезальянса, что возможен между нею и этим красивым мальчиком.
– Разувайся, бери коричневые тапочки. Полы холодные. – Елизавета Павловна, игриво качнув бедрами, прошла вглубь квартиры и уже из гостиной обернулась на Яшку.
Ей захотелось увидеть впечатление, которое произвела на мальчика так долго и с любовью обустраиваемая ею квартира. Кто знает, может быть, многолетние ее усилия по превращению социалистической высотки в особняк ушедшей эпохи необходимы были именно для этого момента. Лиза улыбнулась, заметив неподдельное изумление в глазах гостя.
– Рубашку придется снять. Воротник безнадежно оторван. Я принесу лед из холодильника, а ты, Коленька, пока раздевайся.
Она вышла из комнаты, ненадолго оставив Яшку одного. Достала из морозилки кубики льда, которыми вечерами протирала лицо. Расстелила на столе полотенце и ссыпала туда лед. Обратно шла, тихо ступая, старалась, чтобы Анчутка не заметил ее появления.
Когда Лиза показалась в дверях гостиной, Яшка стоял обнаженный по пояс. Не решаясь присесть, он комкал в руках рубашку и изучал открывавшийся из окна вид.
Глядя на юношеские плечи и плоский живот, женщина снова почувствовала себя той маленькой Лизочкой, которой в глубине души оставалась долгие, ничем не заполненные годы.
– Нравится? Отсюда виден проспект Ленина, – с гордостью сказала она.
Парень опустил глаза и снова соврал:
– Нравится.
Не знала Елизавета Павловна, что этот не по годам высокий подросток, глядя на тесно жавшиеся друг к другу дома, мчащиеся машины, суетливо спешащих прохожих, видел в эту минуту простор широкого луга с лазоревыми колокольчиками и не знал картины краше. Они смотрели друг на друга в просторной квартире, такие разные и такие похожие: городской мальчик, оставивший свое сердце в деревне, и зрелая женщина, в душе которой проснулась наивная девочка.
– С балкона вид еще лучше. Можешь пройти туда, пока я шью. А затем будем пить чай. Индийский. Ты такого еще не пробовал.
Она и не догадывалась, что и балкон, и ее саму паренек уже сегодня рассмотрел во время слежки. Романтическая история с кражей и благородным спасителем специально разыграна лишь для того, чтобы стянуть ключи от входной двери.
Петр Николаевич Большаков, вот уже восемь лет как бессменный директор школы № 158, приходил на работу задолго до начала уроков. Одинокий и бессемейный, он просыпался без будильника еще затемно, тщательно приводил себя в порядок и спешил на работу.
В школе его ждало множество дел. Помимо обязанностей директора он еще работал учителем труда: обучал мальчишек премудростям столярного дела. После войны такие уроки стали особенно важными: многие семьи остались без мужиков. Смастерить табуретку, отремонтировать дверь, поправить забор, даже починить кран – всему этому учил ребят на своих уроках Петр Николаевич. С раннего утра он занимался документами и отчетами, а к первому звонку спешил в мастерские, где его ждали ученики.
Сегодня он не успел дойти до школы, из предрассветного тумана вынырнула тоненькая фигурка в школьном платье и переднике – староста восьмого Оля Гладкова.
– Оля, доброе утро. Что-то произошло? Ты почему так рано?
– Я специально пришла раньше всех, чтобы поговорить с вами. Наедине.
– Тогда пойдем, в кабинете поговорим. Ты чай утром пила?
Ольга покрутила отрицательно головой.
– Вот тогда сначала чай заварим, а потом уже побеседуем. Потерпит разговор еще десять минут?
Девочка кивнула в ответ.
Петр Николаевич нахмурился. Обычно бойкая и насмешливая, сегодня его ученица была явно чем-то огорчена: она брела позади, неразговорчивая, в каких-то своих раздумьях.
В кабинете Петр Николаевич вскипятил на газовой горелке воду, заварил чай, разлил по кружкам, протянул Оле кусок рафинада.
Она отхлебнула горячий чай, подняла на учителя серо-голубые глаза: