Короли городских окраин

Вот и сегодня: отстоянной водой из щербатой кружки она осторожно, по капле, начала поить зеленые росточки. Краем глаза наблюдала за суетой во дворе. Возле новенького «Москвича» суетились соседи. Судорогин-старший важно сидел за рулем и с удовольствием рассматривал блестящие кнопки и рычажки, не обращая внимания на женскую возню. Его сын, Альберт, напротив, метался от подъезда к машине, помогал бабушкам укладывать сумки с провизией, бегал в квартиру за забытой корзиной с вареными яйцами.

Если вчера время для него тянулось как капля меда с ложки, то сейчас сборы происходили слишком стремительно. Вот уже захлопнулся багажник, мама заняла свое место на переднем сиденье, рядом с отцом. Бабушки шикнули на Альберта, чтобы он садился между ними, а не у окна, где его точно продует. А он все медлил, выжидал, словно хотел оттянуть что-то страшное и неотвратимое.

Голос матери взвился над двором:

– Альберт, немедленно в машину! Сию же секунду! Нам еще ехать целый час! Отец не железный, чтобы терпеть твои копания!

Он нырнул в свежий, с иголочки, салон, втиснулся в узкое пространство между бабушками и замер в тоскливом предвкушении завтрашнего вечера. Машина фыркнула, спугнула стайку воробьев и покатила со двора.

– Вон Елена из семнадцатой как смотрит, во все глаза. Завидует, никто ее так замуж после войны и не позвал, – зашептала одна бабушка.

– Знамо дело – фронтовичка. Знаем мы, чем они там на фронте с чужими мужьями занимались, – поджала губы вторая бабушка.

– Мама! – выкрикнула с переднего сиденья мать Альберта. – С вами ребенок рядом сидит.

Но Альберт не реагировал на крики родни, он с замиранием сердца смотрел в зеркало заднего вида, как все дальше и дальше удалялся их дом.

* * *

Через две улицы от дома Судорогиных на своей светлой кухоньке хлопотала с утра Антонина. Дочь спала, раскинувшись на старой тахте, сын вытянулся на узенькой кровати, скинув на пол одеяло.

Тоня прокралась на цыпочках в залитую солнцем комнату, бесшумно задернула занавеску, чтобы яркое солнце не разбудило детей. Сама вернулась обратно на кухню, заглянула под полотенце – опара уже поднялась.

Вчера сердобольная врачиха, видя, с каким старанием трет худенькая санитарка полы и стены, сунула ей в руки кулек с мукой и дрожжами, что получила в благодарность от выздоровевшей пациентки. И сегодня утром Антонина любовалась, как вызревает тесто, поднимаясь ароматной шапкой над кастрюлей. С удовольствием принялась она отщипывать кусочки и плавными движениями превращать их в ладные круглые булочки. Теперь сверху каждого пышного колобка по несколько крупинок сахара со стенок старой коробки, где хранился рафинад для Игоря, и можно отправлять булочки в печь. Пока дождешься румяной золотистой корочки, можно передохнуть на табуретке. Ее еще в четвертом классе своими руками сделал вдохновленный уроками труда Колька. Целый месяц в коридоре летела стружка, стучал молоток. И вот на Восьмое марта матери были подарены два ровных небольших табурета со свежим лаковым покрытием.

Сколько раз порывалась Антонина отнести их на рынок и обменять на продукты, но каждый раз останавливала себя: слишком дороги были ей эти простенькие сиденья. Хороший у нее все-таки вырос сын, стал опорой. Всю войну трудился на заводе, приносил домой рабочий паек. Даже когда приключилась некрасивая история с исчезнувшим у Светки пайком, Антонина сильно переживала, не могла даже слова сыну сказать или пристыдить. Не верилось матери, что ее щедрый и заботливый Коля мог позариться на чужое. Да и Колька же переживает, ходит сам не свой, не поднимая глаз, скупо выдавливая каждое слово. Не знала Тоня, как подступиться к вдруг повзрослевшему, ставшему чужим и холодным сыну. Поэтому с надеждой укладывала ладные булочки на противень, соскребала старательно кристаллики сахара с коробки. Надеялась, вот сейчас проснется Колюшка, увидит любимое лакомство и прижмется к ней, обнимет, как еще малышом обвивал ее ручонками изо всех сил в благодарность за вкусный завтрак. Потом можно вместе с детьми навестить мужа в больнице, поднять ему настроение. Пускай даже Коля и украл, нахулиганил, на любого может слабость найти. Дети уже несколько лет досыта не ели, тут и взрослый не удержится, голод – страшная штука, может и на воровство толкнуть. Так ведь и осознал сыночек все, исправился, не преступник же он.

От ужасного слова у Тони екнуло сердце, она торопливо махнула полотенцем, словно отгоняя подальше пугающую мысль.

Запах свежей выпечки поплыл по квартире, защекотал ноздри, вырвал из сонного плена Кольку и Наташку. Девочка, соскочив со скрипучей тахты, бросилась на кухню:

– Булочки! На завтрак! Ура!

– Тише, тише, – замахала на нее руками Антонина. – Колю разбудишь, дай ему отоспаться.

Но Колька, взъерошенный, в одних трусах, уже показался в коридоре, протопал крепкими ногами в ванную. Наташка же не утерпела и как была неумытая, со спутанными кудельками волос, утянула свежую булку и принялась жадно откусывать сладкую верхушку.