Короли ночной Вероны

Она раскраснелась и сжала кулачки, словно готовясь ударить меня снова, если я посмею, не приведи Господь, возразить ей.

— Но почему именно я? — спросил я, хотя в душе уже знал ответ и выражение лица Рафаэллы подсказало мне, что прав.

— Никто не хочет брать меня в ученицы, — протянула она почти шепотом.

Ну да, конечно. Салентина — одна из самых традиционных стран и для женщины здесь, действительно, уготован лишь один удел — именно стряпать и рукодельничать. И что теперь ей отвечать? Как же судьба любит ставить меня в самое идиотское положение!

— Даже не знаю, синьора Рафаэлла, — вздохнул я, потирая шею здоровой рукой. — Видите ли, я ранен в правое плечо и некоторое время не смогу взять шпагу в руки. Так что придется подождать.

— Ты ответь, Габриэль, — что это, мольба в голосе? — возьмешься или нет?

Отвечать здесь и сейчас, как я люблю такие положения, как говорил один мой друг, аж кушать не могу!

— Возьмусь, — сказал, как в омут шагнул.

Я покачнулся, вновь обхватывая ее за талию, потому что Рафаэлла буквально повисла у меня на шее, звонко чмокнув в щеку.

— Спасибо, Габриэль! — Она прижалась ко мне еще теснее. — Ты не представляешь как ты мне помог.

Хотелось бы еще знать в чем? Я и сам не заметил, как произнес это вслух.

— Обещай, что не станешь смеяться. — Рафаэлла и не думала размыкать объятий, а я и не настаивал на этом. — Я хочу войти в Братство шпаги.

Мне стоило определенных — достаточно больших — усилий, чтобы сдержать это безмолвное обещание.

— Ты всем об этом говорила, когда просила взять в ученицы? — как можно невиннее поинтересовался я.

— Я же просила не смеяться. — Рафаэлла таки отступила, укоризненно посмотрев на меня.

— Прости, Рафаэлла, я не хотел тебя обидеть.

— А я еще не решила, обижаться мне на тебя или нет. — Она притворно приложила пальчик к щеке, вроде бы раздумывая.

— Пока ты думаешь, — вспомнил я еще об одном немаловажном деле, — еще одно дело. Мне негде учить тебя. Осень уже в разгаре и очень скоро на улице фехтовать будет нельзя, не под дождем же, в конце концов, заниматься.

— Ну это смотря чем, — усмехнулась она и, клянусь, я услышал в ее голосе знакомые скабрезные нотки.

— Ай, не смущайте меня! — А я еще умею весьма удачно изображать из себя благонравную девицу из хорошего общества.

Рафаэлла не удержалась и прыснула в кулачок, затем взяв себя в руки, сказала:

— Вообще-то, это не проблема. Дома есть отличный фехтовальный зал, вот только заниматься там не кому.

— Тогда, думаю, начнем завтра, — произнес я, — ваш дом я сумею найти, ты же позаботься, чтобы меня пустили внутрь, а не выпустили собак на улицу.

— Но ты же говорил, — растерянной Рафаэлла выглядела еще симпатичнее. Баал, да я начинаю влюбляться в нее!

— Меня научили фехтовать примерно одинаково обеими руками.

— Так ты хотел отделаться от меня?! — растерянность мгновенно уступила место праведному гневу.

— Исключительно чтобы приять решение, потянуть время, что ли.

— Приходи завтра, — мгновенно заледеневшим голосом сказала Рафаэлла, — тебя пустят ко мне.

— Постой! — попытался я остановить ее, но она и не подумала поворачиваться, просто ушла, широкими шагами разбрасывая опавшие листья.

Ну и не идиот ли я после этого! Полный, нет, полнейший! Зачем было нужно, скажите на милость, говорить ей всю ту чушь, что я нес, а? Рафаэлла ведь, действительно, понравилась мне. Ну да ладно, как говориться, никогда не выпадет другая оказия произвести первое впечатление.

Высокий человек в синей униформе, не принадлежащей ни одной из армий этого мира, отбросил длинные серебристые волосы за спину и вытянул руки, ладони которых укрывали белоснежные перчатки. Сейчас ему предстояло самое важное, это был венец долгого и кропотливого — а главное, безумно опасного — труда. Приходилось колдовать в Ферраре — столице Церкви и Веры, откуда она начала распространяться по всему миру и где заполыхали первые костры ведовских и колдовских процессов. Безумие! Верно, но любовь способна толкнуть человека и не на такое. А тем более не-человека.

Собравшись с мыслями, волшебник — его звали Катан — начал медленно, нараспев, читать древние и могучие заклинания, способные потрясти самые основы мира, чем, к слову, он сейчас и занимался. Как бы в подтверждение, стены и пол заброшенной много лет назад церкви содрогнулись, как в болевом спазме, по ним побежала рябь, будто они были не сложены из камня, а состояли из воды. Покосившийся крест с обломанными «плечами» подернулся рябью, а следом прямо перед ним матерелизовался некто бесконечно прекрасный, исходящий слепящим глаза сиянием. Но оно не было помехой для Катана, увидевшего того, кого любил больше жизни, хотя и отлично зная, что для него он не более чем игрушка — маленький каприз. Ангел-бунтарь всегда любил только одного — такого же бунтаря как и он.

— Приветствую Вас, повелитель Розиэль, — опускаясь на колено произнес Катан.

— Ты отлично поработал, мой друг, — ответил названный Розиэлем. — Теперь пора вернуть моего возлюбленного братца.