Короли океана

Дрейф уныло набивал новую трубку – взамен старой, сломавшейся несколько часов назад, потом принялся ее раскуривать.

Наконец Олоне поднял голову.

– Это все? – спросил он.

– Все! – отвечал флибустьер, пыхнув раз-другой трубкой, и кивнул.

– И сам ты никогда не пытался разузнать, что к чему?

– Никогда. Да и зачем было совать нос в дело, которое меня не касалось? Мне и своих забот хватало.

– Так-то оно так.

Снова воцарилась тишина.

– Брат!.. – через мгновение встрепенулся Олоне.

– Что еще?

– Хочу еще спросить тебя кое о чем.

– Спрашивай.

– И ты ответишь?

– Клянусь честью.

– Зачем ты мне все это рассказал?

– Потому что это правда.

– Все так точно и было?

– Все-все… точнее не бывает.

– И ты был тому свидетелем?

– Это же случилось у меня на глазах.

– Спасибо, брат, – сказал Олоне, протягивая другу руку, – не стоит больше ворошить воспоминания и, может, бередить старые раны. Я не мальчик, чтобы верить в призрачные мечты, а мужчина, привыкший страдать.

– О чем это ты? Что-то не пойму я тебя.

– Тогда придется объяснить, – с грустью продолжал Олоне. – Поблагодарил же я тебя за то, что говорил ты со мной из добрых побуждений. Ты хотел доказать, что любовь моя безумна, и дать скрытый совет, чтоб я отрекся от нее, ясно показав мне, что тайна моего рождения окутана таким плотным покровом, что ему не развеяться никогда; что я навсегда так и останусь жалким горемыкой без роду-племени и без отечества; что из бездны бесчестья, куда я пал без всякой надежды выбраться, ежели только не случится чуда, мне, безумцу, не пристало поднимать глаза на дочь того, кому знатное его происхождение и богатство уготовили место возле королевского престола.

– Брат! – воскликнул Дрейф.

– Все это, и много чего больше, говорил я и себе, – продолжал молодой человек с горькой улыбкой. – Так знай же, я никогда не питал ни малейшей надежды по поводу моей любви. Да, я люблю эту девушку, как скупец свои сокровища, и готов обожать ее и восхищаться ею издали; я готов упиваться улыбками, которыми она одаривает всех на своем пути, и благоуханием, которое от нее исходит, ее певучим, пленительным голосом. Да-да, все это правда: в любви к ней – смысл моей жизни, источник силы моей. Но я люблю без всякой надежды, потому как знаю – она никогда не будет моей и, чего бы я ни делал, неодолимая преграда всегда будет стоять между нами и разделять нас. Я знаю, с безоблачных высей, где она парит, вся такая сияющая, ей не разглядеть меня, ничтожного, затерявшегося в последних рядах тех, кто восторгается ею. Да, все это я знаю… и люблю! Люблю! Что тебе еще сказать?

Дрейф встал, два-три раза обошел комнату кругом, силясь подавить всепроникающее волнение, стиснувшее ему горло. Наконец, решив, что он достаточно успокоился, чтобы дать бесстрастный ответ, флибустьер подошел к молодому человеку, взял его за руку и тепло, истинно по-отечески пожал ее.

– А вот насчет смысла моих слов, брат, ты ошибаешься, – сказал ему он с мягким укором в голосе. – У нас, Береговых братьев, разочаровавшихся в благах Старого Света, больше не может и не должно быть помыслов, обременявших нас в Европе. Мы прибыли сюда, чтобы возродить наши души, очерствевшие от боли и страданий времен минувших. Отчаиваться нам больше непозволительно, вернее, запрещено. Запомни, у нас остается единственное благо – надежда! Можно излечить любую рану и забыть любую боль – только измена и трусость не забываются никогда. У тебя нет ни одной родной души, как и у всех нас, кто здесь собрался. Но что значит имя, когда у тебя благородное сердце? Ты любишь и жалуешься, неблагодарный мальчишка. Величайшее счастье, которое только могло быть тебе даровано, состоит в том, чтобы испытать свою любовь, чистую, бескорыстную и страстную, к непорочному созданью, до которого, как ты считаешь, тебе не дотянуться. Любовь – это твоя вера, твоя защита. Именно она обережет тебя от покорства страстям и от унижений; только она одна направит тебя на великие дела и восславит твое прозвище, окружив его ореолом величия, что привлечет к тебе всеобщее внимание и восхищение! Ты подкидыш. Ну и что! Что это значит? Кто сказал, что, невзирая на мрак, окутавший тайну твоего рождения, этот самый мрак в один прекрасный день не рассеется? И тогда, – прибавил он с неуловимой грустью, – ты, может статься, еще пожалеешь, что обрел родню, на которую сейчас уповаешь, и с презрением отринешь имя, которое так стремишься себе вернуть, ради скромного, но вполне достойного прозвища, которое носишь сегодня и которое еще прославишь!

Молодой человек печально покачал головой.

– Нет, брат, – упавшим голосом отвечал Олоне, – не верю я в чарующие миражи! И напрасно ты пытаешься возродить мертвого. Дело мое – дрянь: вся моя жизнь заключена в четырех словах – «страдать без всякой надежды». Так зачем тешить себя пустыми мечтами! Мне нравится страдать, и я не нуждаюсь в утешении, иначе у меня не будет цели в жизни.

– И какая же у тебя цель, упрямец ты эдакий?! – с явным негодованием воскликнул Дрейф.