Короли пепла

Все старые истории были написаны на каком-то варианте островного языка и ничем особенным не выделялись – то есть все, кроме одной.

«Витязь» Рупи, который обманом добыл у богов огонь, сражался со зверями-солнцами и совершил сотню невозможных подвигов – его история была впервые записана на языке, который островитяне именовали «старобатонским».

Что имело значение, так это символы. Теперь у всех островитян они были одни и те же, но в «старобатонском» языке имелась тысяча символов для разных слов. И впервые увидев их, Рока поперхнулся слюной.

Большинство этих символов имели дополнительные петли и косые черты, изгибы или углы, но все же – их нельзя было спутать ни с чем. Это были руны. Он засыпал своего наставника всевозможными вопросами: Насколько стар этот язык? Откуда он взялся? Каким людям принадлежит? И откуда взялись они?

Но проку от Алеки было мало. Он казался не только незаинтересованным, но, видимо, и раздраженным вопросами о старом, лишенном смысла мертвом языке. У Роки тотчас же сложился план все разузнать самостоятельно.

– Прошу, Рока, сделай, как он сказал.

Арун поднялся на ноги, согнув колени и изготовившись в боевом полуприседе.

Как ни странно, Рока не мог прочесть на стенах ничего осмысленного. Он знал эти символы, но они не были расположены в каком-либо порядке, из которого складывались понятные слова. Быть может, рисунки со временем изменились, понял Рока, или может быть, это какой-то шифр, или же те, кто нарисовал эти символы, вообще ничего не хотели сказать. Он испытал разочарование.

Здесь есть ответы, подумал Рока, или, возможно, пути к более хорошим вопросам.

Но ему нужно время.

– Будь я твоим учеником, – сказал Рока, не отводя взгляда от стен, – ты мог бы меня наказать. Ты мог бы хорошенько меня обучить. – Он встретился глазами с Ло и выждал, затем наконец опустился на колени и поклонился, головой об пол; время тихо струилось по комнате.

Он понадеялся, его прежних высокомерия и грубости было достаточно, чтобы побудить этого типа согласиться на такое наказание для Роки.

Давай людям то, что они хотят, когда это выгодно тебе.

Рока ухмыльнулся в пол, думая: Так и быть, Фарахи, я постараюсь научиться.

– Ты желаешь искать Просветления? – Сдавленный тон старика повысился в знак вопроса.

– Да.

Рока держал голову опущенной и пытался унять тревогу. Он не знал, как поступить, если старик ответит отказом. Он считал капли своих водяных часов и старался хранить терпение, старался игнорировать почти осязаемое недоверие островитян.

– Ты клянешься подчиняться мне во всем? – осведомился после долгой паузы Ло.

Кикай шагнула вперед и чуть не топнула ногой.

– Учитель, пожалуйста, это…

– Не женского ума дело, – огрызнулся Ло. – Так ты клянешься?

– Я клянусь.

– Тогда я принимаю тебя. Снимай одежду и ложись на спину.

Рока едва не фыркнул. Он ждал боли, а возможно, задания настолько самоубийственного, что ему пришлось бы отказаться. Но унижение имело смысл. Это было оружие слабых.

Он подчинился и осторожно, чтоб не задеть поврежденное ухо, снял тканевую рубашку, сложив ее в углу вместе с шортами. Он порадовался, что его брат еще спит.

Все островитяне уставились на него, и он вспомнил то чувство, когда впервые стал «Букаягом» – нежеланным объектом взглядов горожан после того, как годами одиноко прятался в холмах.

– Ты будешь лежать, пока я не велю тебе иного, и отныне будешь звать меня «мастер».

– Да, мастер, – немедленно ответил Рока, высекая каждую новую руну на камне в своей Роще, а взгляд его скользил по потолку.

Затем Ло сообщил принцессе, что «дикарь» останется здесь, покуда монахи не скажут иначе, и что король может забрать его, когда он потерпит неудачу или сдастся, и не раньше. Кикай возмущенно тыкала пальцем, хотя Рока предположил, что она наверняка в восторге.

А затем все ушли. Рока лежал почти голый на прохладном пыльном полу и таращился на чуждые символы – древние и заморские, но его собственный народ использовал их для обозначения слов.

Почему, думал он, почему, почему, почему и как, и когда и неужели мы пришли из рая, или они пришли из пепла? Мы были врагами? Друзьями? Когда-то одним целым? Ваш мир прогнал нас прочь, или это мы прогнали вас сюда?

Он увидел свою мать мертвой и замерзшей, оттаявшей и сгнившей с приходом весны, обглоданную до костей червями и волками. Он увидел сломленный, голодающий народ, очерствевший и ожесточившийся от стужи.

А затем, наконец – вопрос, который действительно был важен. Вопрос, который он задавал сотнями способов сотни раз, но так и не получил ответа. Вопрос, вертевшийся у него на языке даже раньше, чем он научился говорить, а может, и на языке любого из его сородичей.

Кто во всем виноват?

* * *