— В Сетуни строится «дом миллионеров», — не отвечая на вопрос, заговорил Федоровский. — Я заказал себе удобную квартиру на двенадцать комнат… Значит, не так уж плохо. В Германии, в Дюссельдорфе, будет Русский дом. Падает спрос на основную продукцию Рура — станки, оборудование. Само собой, нужны новые рынки сбыта. Господи, необъятная Россия — это прямой выход из кризиса. Немцы далеко не бессребреники, но в Дюссельдорфе дали землю под Русский дом бесплатно. Я думаю, что мы тоже там пропишемся… Кстати, «крестный отец» Русского дома, директор центра немецко-русского экономического сотрудничества — старый мой знакомый… Личные контакты всегда скрепляли сотрудничество. Нам надо как можно больше личных контактов на Западе…
Сомов впервые для себя отметил и ум, и прозорливость Федоровского: в России нарастал новый слой бизнесменов. Они еще какое-то время поговорили о делах, и Федоровский, пожав на прощанье руку Сомову, внушительно добавил:
— Немцы настроены отнюдь не по-социалистически. Если у русских не окажется средств на оплату аренды, их место займут, пожалуй, японцы.
Сомов дня два повозился дома, на даче. Но он привык к активной жизни и выдержать недельный отпуск, который дал ему Воронцов, было трудно — в конце концов он сам пришел к Воронцову…
Тот был в наилучшем расположении духа.
— Понимаю. Это как ломовая лошадь. Стоит ей постоять в конюшне без дела, как сразу отекают ноги. Что-то подобное и у человека.
Почти всех, кто уходил из правительства в коммерческие структуры, принимал сам президент. Он за этим следил ревниво.
Воронцов взял трубку и набрал номер помощника президента. Президент был на месте, и помощник обещал тут же позвонить. Пока болтали о том о сем, вспоминая былую номенклатурную жизнь, помощник доложил президенту и отзвонился Воронцову:
— Понимаешь, должен огорчить. Президент Сомова принять не может. Да, видимо, и не хочет.
— Да, собственно, это и необязательно, — заметил с ленцой Воронцов. — Жми к Федоровскому. Там все о’кей!
В этот же день Сомов оформился на новом месте. Кабинет, который ему предоставили, был просторный и светлый, обставленный со вкусом и по-домашнему.
Федоровский, придирчиво осмотрев его новое пристанище, снисходительно заметил:
— Ну, что же… залез в кузов… поехали…
В этот же вечер Сомов и генерал Винокуров по старой привычке, захватив хорошие веники, уехали в Сандуны.
61
Как всегда, в один и тот же день, в одно и то же время в ресторане «Русь» открывались массивные резные двери, и мясистый надменно-вежливый швейцар в низком поклоне пропускал особых посетителей. Ими были лидеры Мазони. Сам Мазоня приезжал с некоторым опозданием, когда боевики, выделенные для охраны, занимали надлежащие места, а перед рестораном на бывшей купеческой площади, вымощенной булыжником, скапливались дорогие роскошные машины, сплошь иномарки. Одно это говорило о том, что синдикат Мазони процветал: и кое-кто не без основания называл его мафию империей, а самого Мазоню будущим императором огромного региона.
Мазоня, конечно, понимал свои возможности и свою нарастающую силу. То, к чему он стремился все эти годы, дало неплохие результаты, и теперь он, собственно, мог и немного расслабиться… Но больше всего Мазоня боялся именно этого. Расслабиться — значит, потерять форму. Расслабишься сам, дашь повод другим — начнется общее расслабление…
И потому Мазоня был по-прежнему жестким: цепкий взгляд зеленых кошачьих глаз, выдававших в нем незаурядный склад характера, насквозь «дырявил» лидера, который, обычно, докладывал ему на сходняке о делах своей блатной епархии.
Мазоня только что выслушал Душмана — у бачков тишь и благодать: дело свое делали, и бабки текли веселым ручейком в «общак». Бачки постепенно сравнялись со всеми, признав Мазоню своим единственным владыкой; да и куш, который они делили между собой, всех устраивал — Мазоня не жадничал, давал возможность бачкам жить так, как они хотели; казалось бы, лучшего и не придумаешь… Но Мазоня в словах Душмана уловил подвох: зажираются бачки, а это плохо. Когда кот жиреет, он перестает мышей ловить. Надо как-то встряхнуть бачков. Но как… Этого пока и сам Мазоня не знал. Но мысль, что бачков следует как-то встряхнуть, глубоко застряла в нем.
На этот раз Мазоня совсем не пил, не считая рюмки водки для поднятия настроения.
Тонкий худой очкарик, адвокат Якуб, докладывал об «общаке», и Мазоня, вспомнив приезд блатарей из зоны, был и тут удовлетворен складывающимися отношениями: в зоне считали, что Мазоня поступил по-божески; тугрики, которые ощутили «паханы», подняли Мазоню на ступень выше, так как он не забыл «братство».