Короли преступного мира

Впрочем, и должники не дремали: если за время сходняка не поступал «взнос»… они знали, чем это кончалось. Васька горел желанием вцепиться в каждого, кто задолжал, особенно в какую-нибудь маленькую хохотушку лет эдак восемнадцати…

Ему повезло. Федор Скирда, разгадав, почему так прытко, «на рысаках», несется Васька, подкинул ему из доверенных проститутку.

«Пташечка ты моя расписная!» В пустой кабине ресторана Васька Золотое Кольцо отбарабанил ее так, что потом сам признался: чуть «не сдох». Давно он не испытывал такого послушного тела, такой страсти… В зоне, где, кроме Дуньки да опущенных, что еще жизнь подкинет, — голодуха… А Васька был человек с темпераментом!

Теперь он не сомневался, что поступил верно, махнув к Мазоне.

— Человек предполагает, а судьба располагает, — пояснил он Федору. — Гложет меня ревность к чужим удачам…

Федор Скирда видел его записку к Мазоне. Почерк размашистый, так и знай: открытый, веселый — в общем, рубаха-парень. У Васьки даже чересчур размашистый — слишком беззаботное отношение к себе и к окружающим… таким верь, да не доверяйся…

Но Федор считал Ваську хорошим подарком Мазоне: ведь ему шалопаи нравились. Тем более редкое свидание — приятный гость…

Якуб не был на сходняке; да он и вообще приходил редко, его обычно не беспокоили, считая, что у башковитого очкарика есть дела и поважнее…

Пока Мазоня там, Якубу дел по горло.

У него была сожительница, маленькая женщина по прозвищу Пышечка; она, действительно, была пышечкой — вся округлая, пухлая, сдобренная мягкостью и душевностью. Ее голос Федор Скирда мог бы узнать из сотни, даже по телефону…

— Знаешь, — плаксиво пропищала она. — Якуб повесился.

Федор не поверил: чертова истеричка!..

— Якуб повесился, — повторила со слезами Пышечка.

— Когда?

— Сегодня ночью.

Федора Скирду пробил озноб.

— Сейчас приеду.

— Не приезжай. Он уже в морге.

Люди уходили из жизни сами. Уходя, они были с нею квиты. Оставляли только записки. О разбитой любви, о житейских неурядицах и ссорах… Или о том, как надоело жить. Иногда уходили молча, без записок и объяснений, унося с собою тайну своего поступка. Жить стало просто трудно. Невыносимо. Невозможно.

Что же случилось с Якубом?

Может, прием, инсценировка, заметание следов? Его убрали. Пышечка плакала. Она утверждала, что это он сам. Вечером, когда уходила домой, он вдруг обнял ее, грустно спросил:

— Если я уйду в могилу, ты не забудешь?

Она испугалась.

— Ну, ладно, я пошутил! Но всяко бывает. Помни, пожалуйста…

И все же Федор нашел какие-то следы. Якуб с кем-то встречался. Кто-то к нему приходил. Какая-то девочка. Что, передала записку? Где она, эта записка? Он ее что, уничтожил? Да, утром того дня был еще какой-то мужчина в черной фетровой шляпе…

Розыски Зыбули не увенчались успехом. Мужчина в черной фетровой шляпе так и остался загадкой.

Медицинская же экспертиза заявила однозначно: самоубийство.

Мазоне сумели передать весточку. К удивлению, он сильно не расстроился, словно был подготовлен к тому, что случилось. Сморщив лоб, он какое-то время думал. Потом с хрипотцой в горле сказал:

— Похоронить рядом с Хозяином. Он был ему надежным корешем.

Вот только появление в городе Васьки Золотое Кольцо немного удивило Мазоню.

— Он такой. Всегда не вовремя.

Федор Скирда осознавал, как много на него теперь ложилось. «Империя» Мазони с ее разветвленной сетью держалась на страхе и грубой силе. Руководить такой сложной, многоступенчатой организацией было не только трудно, но и опасно: блатная братия города вынуждена примкнуть к власти Мазони, подчиниться ей, но лишь до тех пор, пока Мазоня этой силой оставался. Блатной мир не терпит пустот. И потеря Мазоней свободы ослабила нити этой власти, и теперь все могло пойти в разнос…

То, что легко давалось Мазоне, с трудом осваивал Федор Скирда. Хотя воробей он был стреляный…

На днях сгорело кафе. Явно подожгли. И Федор Скирда знал, кто… Ну и что?

С Душманом теперь все чаще встречались на квартире Мазони. Там жил Зыбуля, через которого они держали связь с шефом.

На этот раз Душман приехал расстроенный, в глазах — сумрак… Все было бы хорошо, но у бачков появились разногласия, бригадир кидал, некий Валера, опять попер на Душмана; вспомнил и Мишку Топора: «мол, убили из-за нас… а мы что, “бабки” вовремя отдаем Душману».

И хотя бачки пока ходили под Мазоней, нарастающая заваруха обещала многое.

Федор Скирда считал, что Душман мягкотел и дал слабину: так можно все подкаганить, то есть испортить…

Решали, что им делать. Зыбуля с кислой миной предлагал изолировать шустрого Валерку — и делу конец. Кое-кто из них должен же понять, что, хотя Мазони и нет — Мазоня всегда есть, и железная дисциплина осталась дисциплиной «на все века».

— Он ведь нечист на руку, — заметил Федор. — Прощали. А теперь пора и это ему вспомнить. Валеру поручим Ваське.

Васька Золотое Кольцо приехал на собственной машине; выслушал все серьезно и с подчеркнутой деловитостью сказал:

— Болен я, болтун: на языке мозоли. Но тем болтунам рот заткну.

На очередном допросе следователь был смурый, чем-то огорченный.