И вот с первого сентября Альберт шел в вечернюю школу. Он сам купил необходимые учебники, сам выбрал себе броский рюкзак… По крайней мере, можно подумать, что Альберт о школе соскучился.
Мазоня в этот день уже с утра был в хорошем, бодром настроении. Он поминутно подковыривал Альберта, а тот, как и подобало ему, огрызался и отвечал тем же. Потом пришел Зыбуля, сонный и помятый, словно после бурной ночи. Это, между прочим, рассердило Мазоню.
— А еще качок! Ты слышал что-нибудь о саморегуляции?
— А как же!
— А как же! — передразнил его Мазоня. — Залупи на своем благородном челе, что нет хуже, чем глупые попойки.
— Залупил, — простодушно, но с обидой согласился Зыбуля и закусил губу.
Зыбуля вместе с Альбертом шел в школу — нет, конечно, не учиться. А так, на всякий случай, телохранителем. Таково уж было распоряжение Мазони.
В вечерней школе в коридорах не менее шумно и озорно, чем в дневной. Только ученики разношерстные: от великовозрастных дубоватых парней до разбитных, вертлявых мальчишек, за что-то в свое время выгнанных из дневной школы. Жизнь обещала быть веселой, и все с душевно-глуповатой расположенностью липли друг к другу. Альберт сошелся с классом, сразу отметив наиболее интересных ребят и чувственных девиц. Девицы, думал он, учиться навряд ли будут, это атрибутика вечерней школы, они уже сейчас, как пчелки, выманивают ребят, чтобы потом их больно жалить… Но среди ребят были стоящие и Альберт, отметив это, невольно подумал: «Мужики созданы природой как движущая сила, чтобы править… А бабы лишь для размножения мужиков».
На первом уроке все сидели тихо, даже в меру сосредоточенно. Но уже на втором поплыли по классу записки, нестройный шумок разговоров, нервируя учителя, заставляя его повышать голос. Альберту это не понравилось, и он грубовато осадил соседа. Лоснящийся парень в джинсовой обнове удивленно вскинул лохматые брови.
— Тоже мне, школяр.
Альберт усмехнулся и молча уткнулся в тетрадь. Джинсовый сосед нет-нет, да и бросал в его сторону сверкающие молнии.
На перемене во дворе школы Альберт неожиданно увидел Анку-пулеметчицу. Модно одетая, в шикарных кроссовках и расфуфыренная, она была с тонкой, изящной подружкой и, видимо, дожидалась его.
Альберт пошел им навстречу. Анка, увидев, расцвела ясной, жаждущей улыбкой. Он дерзко схватил ее за ухо.
— Ага, попалась…
Она кротко засмеялась.
— Отстань, глупыш. Пошли гулять?
— Видишь, я теперь ударился в школьную науку. Меня уже один обозвал школяром.
— Ах, как надоела эта школа! Пошли гулять?
— С тобой или с этой девочкой? — засмеялся играючи Альберт. — Она смазлива. Познакомь.
— Боже, а я разве не познакомила?! Любаша, моя подружка.
— А что я ее раньше не видел?
Анка скривила губы.
— Дурак, она еще целочка.
— Повелась с тобою. Значит, не будет.
Звонок звал на урок, и Альберт нагловато обнял Анку.
— Видишь звонок! Школа!
Лицо Анки капризно вспыхнуло:
— Алик, на что тебе сдалась эта тугомунь! — гнусаво напирала Анка. — Пошли, пока хочется. А то ведь пожалеешь! — И она кокетливо скосила глаза на девочку.
— Так кто же там вместо меня, Хорек или Зыбуля? — наморщил лоб Альберт. — Нет, ты этого не позволишь… Потом, мадам, за развращение малолеток… по последнему закону наказывают даже несовершеннолетних содержательниц притонов.
— Дурак, а не лечишься.
— Короче. Если любишь — жди, если хочешь — жди меня. И я вернусь.
После занятий Альберт торопливо запихивал книги в рюкзак и не заметил, как к нему подошел пухлый здоровяк в джинсовке.
— Советую на будущее голосовые связки не напрягать, — сказал он с ухмылкой. — Не вовремя оборвутся.
Альберт хитрым взглядом пробежал по рыхловатому парню, как бы его оценивая.
— Да я давно забыл. Стоит ли обижаться.
— Разберемся…
Но Альберт уже бежал по лестнице вниз. Во дворе школы маячили две фигуры. Это были терпеливая Анка с подругой.
В вечерней школе, как и всюду среди молодежи, процветала фарцовка. Альберту это было непонятно и странно, но совершенно не странно для великовозрастных пацанов. Фарцевали всем — от кроссовок до порнографических журналов…
Раза два настойчиво предлагали Альберту «Плейбой»: ты посмотри, какие сексапильные красотки! Груди, бедра…
— Зачем они мне бумажные? Я люблю в свежей натуре, и не таких тощих кляч…
Торговец «порнухой», лоснящийся джинсовый здоровяк, оказался заядлым фарцовщиком. Он натащил в класс кучу импортных тряпок и орал истошным голосом, что, дай бог ему время, может завалить школу тряпками всей Европы…
Альберт был равнодушен. Но фарцовщик не был равнодушен к нему. Он без конца задирался и навязывался на драку. Альберт как мог избегал ссоры, да и приятели просили не связываться: не трожь его, пока не пахнет…