– Я прожила на Юге много лет, госпожа, и я вижу, что его ересь разрастается. Ее необходимо вырезать. Сейчас. Нельзя ждать две недели до выборов или чего-либо еще. – Она выдержала паузу, как будто бы учуяла страх жрицы.
– Кто поведет своих воинов на Юг для борьбы с этим злом?
Эта совсем юная девица встала вполоборота к присутствующим – не совсем спиной к Матриарху, что было бы поистине верхом неуважения. В зале царила тишина.
Эллеви чуть не заорала этой
– Кто впишет свои имена в книгу на тысячу лет? Кто завоюет свою честь кровью?
Девица почти выкрикнула это, как вождь в собственном зале, но все же собравшиеся, естественно, хранили молчание. Эллеви размышляла, как именно ей проучить эту бестолочь, дабы сразу и полностью отречься от нее, но не выставить Орден в столь же слабом и глупом виде.
– Я готов служить, госпожа, и все воины, которых смогу выделить.
Эллеви заморгала, ища взглядом источник голоса, и то же сделали глаза всех остальных.
Какой-то высокий, стройный юнец шагнул вперед, выпятив грудь. Он был чисто выбрит и не носил ни колец, ни серег, ни браслетов, и Эллеви не узнала его достаточно хорошо, чтобы вспомнить имя, но он определенно был новым вождем и одним из самых мелких в Орхусе.
Она посмотрела на незваную гостью, Далу, и впервые увидела заминку. Одна из рук девицы сжалась в кулак, мышцы шеи напряглись, будто челюсть застыла на месте, и эта реакция заинтриговала Эллеви, но момент миновал.
– Бирмун, сын Камуки… У врага сотни воинов. Сколько вассалов ты можешь привести?
Некоторые мужчины наблюдали за происходящим с удвоенным интересом.
– Сорок три, – сказал молодой вождь, вскинув голову с волевым подбородком, – но они достойны и преданны. Этого хватит.
Несколько главнейших вождей фыркнули, но другие стояли или сидели неподвижно – кое-кто с красными шеями и лицами, глядя на еду, на свои руки, куда угодно, только не на присутствующих в зале. Сама Дала казалась такой же оцепеневшей, и Эллеви задумалась, не следует ли ей вмешаться.
Наверняка у этого Букаяга нет сотен воинов, как сказала девица. Но если они у него есть или он так же свиреп, каким кажется, и убьет молодого Бирмуна и всех его людей, что с того? Это будет всего лишь провалом амбиций глупца.
Со своего места поднялся еще один вождь. Этот, как знала Эллеви, был могуществен – честолюбивый, но осторожный мужчина, который не дрался в поединках, однако властвовал над многими домохозяйствами и пользовался преданностью как минимум тысячи бойцов.
– Да скажут люди, что Агнар откликнулся на призыв Богини. Я посоперничаю с храбрыми воинами Бирмуна.
Теперь многие другие вожди обменялись взглядами, удивленные и, возможно, довольные; некоторые склонились друг к другу и бормотали слова, которые отчаянно захотела услышать Эллеви.
– И я, – сказал Ивар, один из пяти величайших вождей в мире, имевший как минимум столько же мечников, сколько Агнар. – Я заставлю воинов Бирмуна посоперничать с настоящими убийцами. Пусть эти бандиты вострепещут.
Все больше и больше мужчин вставали, крича: «И я!», ухмыляясь и колотя себя в грудь или топая ногами, подымая свои кубки и выпивая с теми, кто назавтра так и останутся их врагами, но пока что смеются и кичатся, как мальчишки.
В изумлении Эллеви покачала головой, не зная, впечатлена она или взбешена. Одним махом эта перепачканная грязью ученица собрала войско в тысячу мужчин для чего-то полезного и предоставила вождям некую общую цель, и все это с мелким главарем, который падет или возвысится без особых опасений.
– Матриарх.
В суматохе и гвалте мужского веселья Дала приблизилась к ней, наконец-то склонив голову в знак повиновения.
– Прошу меня простить. Они убили мою наставницу, я… была так напугана и сердита, я не знала, что делать, и…