Короли Вероны

Не может быть! Наверняка этот кандидат волнуется еще больше его, раз выбрал принцип «Никогда не лгать!»

— Клянусь не терять самообладания! Клянусь защищать интересы Капитана, Вероны, рыцарства!

Ловко он заменил императора на Капитана.

— Клянусь проявлять мужество в словах и поступках! Клянусь быть учтивым и предупредительным!

Не слишком подходящая клятва для воина. Пьетро внимательно слушал. То и дело звучали слова «честь», «мужество», «свобода» и «справедливость», поскольку многие клятвы частично совпадали. Один из юношей в отчаянии упомянул о пытках, чем вызвал хохот на трибунах.

Пьетро решил остановиться на двух клятвах — кажется, их еще не называли: «Всегда придерживаться своих принципов» и «Мстить за обиженных».

Он повторял клятвы про себя, как вдруг услышал их из уст очередного кандидата! Обе! Проклятье! Нужно было придумать еще две, да поскорее, а он отвлекся и не мог вспомнить, что говорили двое предыдущих юношей.

— Клянусь положить жизнь на служение Господу, Капитану и Вероне, а также всему, что они почитают священным!

Умный парень. Красиво соединил два принципа в один.

Настала очередь Пьетро. Он набрал в легкие побольше воздуха, вскинул голову и выкрикнул первые два принципа, что пришли на ум:

— Клянусь прожить жизнь с честью, чтобы перед смертью не о чем было жалеть! Клянусь защищать невинных!

Возгласы одобрения. Слава Богу! Пьетро вздохнул с облегчением и наклонил голову.

— Клянусь не предавать друзей, союзников и всех благородных людей! Клянусь никогда не вести двойную игру! — воскликнул Марьотто.

Опять возгласы одобрения — несмотря на то что «не вести двойную игру» очень походило на «не лгать».

Антонио, не наклоняя головы, шепнул:

— Что, уже заграбастал клятву о дружбе? Ну, спасибо.

Он вскинул голову, глядя на Марьотто, усмехнулся и провозгласил:

— Клянусь не использовать против врага оружия более сильного, чем его оружие, и не идти на хитрость в бою! Клянусь уважать людей, облеченных властью!

— Людей, облеченных властью? — скривился Марьотто.

— Заткнись, болван, — прошипел Антонио. — Я не тебя имел в виду.

— Вы оба, замолчите! Сейчас будет говорить Кангранде!

Скалигер жестом успокаивал трибуны. Когда аплодисменты стихли, он сделал серьезное лицо.

— Быть рыцарем — значит не просто владеть оружием и разбираться в искусстве боя. Человек, посвящаемый в рыцари, берет на себя обязательство стать мечом Господним в борьбе за справедливость на этой земле. Смысл рыцарства не в личном обогащении. И не в ратной славе. — Скалигер улыбнулся. — И не в щегольской одежде. — Улыбка исчезла так же мгновенно, как появилась. — Смысл рыцарства в борьбе со злом. Смысл рыцарства в защите невинных. Деяниями рыцаря говорит Господь. Понимаете ли вы это, юноши?

— Понимаем! — отозвались кандидаты.

— Тогда примите мою милость и станьте устами Господа!

Едва Кангранде закончил речь, много лет назад слышанную от отца, как явились несколько священников и монахов. Пьетро услышал колокольный звон — было первое воскресенье Великого поста, полдень. Священники причастили юношей и прочли молитвы, в которых отпускали всем присутствующим грех непосещения церкви в этот святой день, расценивая посвящение в рыцари как особое освобождение от обязательств.

Пьетро принял облатку и выпил вино, думая не о Боге, а лишь о том, сколько еще минут выдержит на коленях. Правая нога дрожала, на лбу выступила испарина, несмотря на пронизывающий холод.

«Пропади все пропадом, я больше не могу».

И тут церемония закончилась. Скалигер жестом велел рыцарям встать на ноги. Пьетро, чуть живой и весь мокрый, повиновался.

— Я оказываю каждому из вас величайшую честь, какую только может оказать Верона, — я объявляю вас рыцарями Мастино!

Свежеиспеченные рыцари Мастино, веронского рыцарского ордена, грелись в лучах славы. Антонио от избытка чувств махал над головой своими огромными ручищами. Марьотто посылал во все стороны воздушные поцелуи, сверкая ослепительной улыбкой. Остальные юноши пританцовывали и даже подпрыгивали.

Пьетро улыбался, не в силах сдержать слез, — на балконе его холодноватый, всегда сдержанный отец, вскочив, кричал вместе со всеми. Данте, не стесняясь, смахнул слезу. Эта слеза, словно капля сургуча, скрепила все события самого волнительного дня в жизни Пьетро.

Однако день еще не кончился. Кричали не только на трибунах — крики доносились из-за стен Арены. После церемонии посвящения в рыцари настал черед знаменитых скачек.

Вся Верона ждала начала скачек, меж тем как двое, устроившись в дальнем углу таверны, вели переговоры. Первый, внушительного вида синьор, умело избегал любопытных взглядов, не высовываясь из густой тени. Второй, средней комплекции, был одет несколько более изысканно, чем полагалось завсегдатаю подобного заведения. На столе перед синьорами имелось полголовки сыра и непочатая бутылка вина.

Выслушав собеседника, внушительный синьор подал голос из тени:

— Это неудачная шутка.

— Это не шутка.

— Палаццо Скалигеров, скажите на милость! — съязвил внушительный.

— Да, прямо под носом у Пса.