Корона Анны

Нужно было признаться себе: он – не только не гений. Он – импотент, литературный импотент!..   

Однажды утром с раскалывающейся от похмелья головой он вошел в синагогу. Увидел седобородого раввина. Признался ему, что хочет покончить с собой.

О чем они говорили, сидя на скамейке в той синагоге, где на кафедре лежал свиток, завернутый в алый бархат? Буквы древнего иврита были вышиты серебром на том бархате. Надпись гласила о Боге, который не только ангельскими голосами зовет в горние сферы, но и топчет в свином навозе. И грозно глаголет: «За все будь Мне благодарен, человек! Ибо я – Господь Бог, Мне лучше знать, кому дать, а у кого отнять, кого одарить талантом, а кого нет, кому бросить одну монетку, а кому насыпать сполна. Но горе тому, кто не примет и не оценит ЛЮБОЙ Мой дар!..»

Давид молча кивал головой, слушая раввина, его многовековую мудрость, что и в молчании нужно уметь жить и быть благодарным, что писательство – это не цель бытия, а лишь грань богатого человеческого сердца...  

         Он вышел из синагоги, по-прежнему больной и разбитый. Но вечером не выпил ни капли виски, дав себе слово искать работу.

         И уже через несколько месяцев это был прежний Давид – энергичный, решительный, чуточку самовлюбленный. Занимал должность редактора журнала, писал статьи, ездил отдыхать в Мексику и во Флориду. К жене, правда, не вернулся, зато часто встречался с сыном. Ненадолго сходился с женщинами. Словом, вел приятную холостяцкую жизнь. Правда, две свои книжки забросил в кладовку и старался о них не вспоминать.

         Казалось, примирился с судьбой. И вдруг – встреча с Мартином...

                                               ххх   

         Широки лестницы в здании ООН, что на сороковых улицах Манхэттена! На стенах – фотографии, где ООНовцы кормят каких-то доходяг, чернокожим в бунгало делают прививки от гепатита и проверяют на СПИД. Тут же развешаны детские рисунки и плакаты на всех языках, призывающие к разоружению, сотрудничеству и миру. Полно туристов, делегации.

          Сидя в кресле в просторном, светлом коридоре, Давид прослушивал запись на своем диктофоне с закончившейся пресс-конференции. Бросив диктофон в сумку, встал и направился к выходу.

         – Давид?

         – Лара?..

         Перед ним – женщина лет тридцати пяти, в строгой темной юбке и бежевой блузке. Черные волосы, аккуратно зачесанные и собранные сзади, открывали овал ее белого лица с гладким лбом и тонким, с горбинкой, носом. Темно-карие глаза со вкусом подведены. Она – среднего роста и гармонично сложена, правда, плечи чуть узковаты для таких бедер. Но эта маленькая диспропорция едва заметна, спрятана в хорошо продуманном фасоне юбки.

         – Ты ли это? Не может быть! – прозвенела она.

         – Я, он самый. Что ты здесь делаешь?

         – Работаю здесь. Надо же, какая встреча... Сколько лет мы не виделись?

         – Лет двенадцать, не меньше. Во всяком случае, с тех пор, как я уехал в Америку.

         – А ты совсем не изменился. Правду говорю.

         – Верю, – Давид зачем-то пригладил поредевшие волосы. – Кстати, ты тоже почти не изменилась, – соврал он в ответ.

         – Ну-ну-ну. Я стала толстой и старой.

         – А чем ты здесь, в ООН, занимаешься? Отправляешь посылки детям Африки? Или спишь с генеральным секретарем?   

         – Чтобы спать с генеральным секретарем, нужны большие связи, у меня таких пока нет. Но, думаю, все поправимо, как говорят американцы: it`s only a matter of time – все дело времени. Уже почти два года работаю в отделе, который занимается энергетикой. Перед этим закончила специальную программу университета в Дании.

         – А где сейчас твоя мама? Что с ней? – спросил Давид.

В памяти смутно вырисовался образ немолодой женщины. Тихая еврейская женщина, кажется, одета во что-то невзрачное, сама тоже невзрачная. Давид даже не мог сейчас припомнить ее лицо. Впрочем, видел ее лишь однажды, когда Лара в первый и единственный раз завела его к себе в квартиру перед киносеансом, чтобы сменить туфли.

         – Мама живет в Джерси Сити, у нее все в порядке.

         Она смотрела в его глаза, улыбалась, и, невзирая на эти внушительные плакаты на стенах, мраморные лестницы, консулов и туристов, он вдруг увидел ее – двадцатитрехлетнюю Ларку. Вспомнил, как когда-то на Арбате ее портрет нарисовал один художник, превратив скромную студентку МГУ в роскошную царицу Савскую. Почему они так ни разу и не переспали?..    

         – Мне пора в офис, ленч закончился, – сказала Лара, поглядывая на свои часики.

         – Когда же мы увидимся? 

         – M...м, сегодня вечером у меня свидание с одним испанцем. Он –  майор, из корпуса миротворцев. Очень красивый мужчина, правда, глупый до невозможности. Зачем он мне нужен, сама не знаю. 

         – Тогда давай в другой день, – перебил Давид. Ему почему-то не хотелось слышать про испанского майора-миротворца.

– Как насчет пятницы, после работы?  

                                               Глава 3

         «Освобожден. Теплая, тихая июньская ночь. По пустому тротуару идет пожилой негр. Что-то бормочет под нос, смеется.

         – Сколько сейчас времени? – спрашиваю у него.

         – Половина первого.

         – Закурить не найдется?