Корона и плаха

Больше всего негодовала Нелл Гвин. Знаменитая французская писательница госпожа де Севинье, современница событий, писала о Нелл, явно располагая точной информацией от добрых знакомых при английском дворе: «Она молода, хороша собой, смела, развратна и нрава веселого; танцует, поет и на театре представляет не без таланта, у нее есть сын, и она домогается, чтобы его признали». Вот ее отзывы о герцогине: «Эта барышня корчит из себя знатную особу, говорит, что все французские вельможи ей родня, чуть который из них умирает, она облачается в траур. Пусть будет так! Но если она знатная госпожа, зачем же она хочет быть потаскушкой? Ей бы следовало со стыда умереть! Я ей не пример, это уж мое такое ремесло, и я за другое не хватаюсь: король меня содержит, и я ему принадлежу, имею от него сына, желаю, чтобы король его признал, и он его признает, потому что любит меня не менее своей Портсмут!»

Положительно, мисс Нелл была не только красавицей и хорошей актрисой, но и умницей…

Интересно, что сама Нелл Гвин не то что не получила какого-нибудь титула, но даже дворянского достоинства. Хотя, безусловно, могла и то и другое заполучить без труда. Видимо, в отличие от многих, знала свое место в этой жизни. Не зря же сказала: «Это уж такое мое ремесло, и я за другое не хватаюсь». Другое дело – ее сын от короля. Как она и рассчитывала, Карл его признал «незаконным сыном» (была и такая формулировка) и сделал первым герцогом Сент-Олбанским. Вообще со многими своими побочными отпрысками король не скупился на титулы: сына от Люси Уолтерс тоже признал как «незаконного», дал ему титул графа Оркнейского, потом герцога Монмута и приблизил ко двору. Заодно наградил и орденом Подвязки. Сын от Луизы стал даже дважды герцогом, Ричмондом и Ленноксом, и ему было разрешено употреблять королевский герб в качестве своего. Многие его фаворитки с подачи короля вышли замуж за знатных господ, а дочь короля от Молли Дэвис, Мария, не без участия Карла была выдана за графа Девентуотера.

За все галантные похождения придворные дали королю прозвище Старина Роули – так звали жеребца в королевской конюшне, обладавшего особенными мужскими достоинствами. Когда об этом узнал Карл, ничуть не оскорбился, наоборот: стал сам себя так именовать. Когда он вечерней порой стучался в опочивальню очередной придворной красотки нетяжелого поведения, на вопрос «Кто там?» браво отвечал:

– Это я, милая, Старина Роули!

Нужно уточнить: разгульная жизнь Карла, вы удивитесь, имела под собой идейное обоснование, теоретическую базу. Еще в молодости, живя во Франции, Карл стал одним из видных либертенов – поклонников французского философа Гассенди. Философия Гассенди была проста: в своем поведении человек должен в первую очередь руководствоваться принципом «следования природе». На практике это означало, что нужно, как бы поделикатнее, самым активным образом радоваться жизни во всех ее проявлениях (кроме всякого рода извращений!), не обращая внимания на декларируемые в обществе нравственные нормы. Положа руку на сердце, лично я к этой философии отношусь с некоторой симпатией. Всякий, кто не чурается веселых пирушек и общения с прекрасным полом, может преспокойно объявить себя не пьяницей и бабником, а просто-напросто идейным либертеном, следующим философии Гассенди. Совсем другое дело, верно?)))

Чарлз Диккенс, рассказывая о правлении Карла Второго, писал: «Веселые были времена!» Да уж, скуки не было. Чего стоит одна только история полковника Блада, решившего ни много ни мало обокрасть Тауэр. К королевским гулянкам и фавориткам она не имеет никакого отношения, но очень уж интересна (и во многом загадочна) и прекрасно характеризует те веселые времена.

Ирландец по происхождению, Блад во время гражданской воевал сначала за короля, потом за Кромвеля, потом опять за короля, потом снова переметнулся к республиканцам, за что и получил кое-какие поместья в родной Ирландии. Вот только с коронацией Карла их лишился – чтобы умиротворить вечно бунтующих ирландцев, конфискованные у них с победой Кромвеля земли вернули прежним владельцам.

После этого Блад руководил покушением на видного государственного деятеля лорда Ормонда, всерьез собирался его убить, но дело сорвалось по чисто техническим причинам. Тут-то Блад и решил промышлять воровством, но не размениваться на мелочи, а обокрасть Тауэр. Украсть не просто драгоценности или золото, которых там хранилось немало, – спереть королевские регалии: корону, скипетр и державу. Все это было сделано из золота и щедро украшено драгоценными камнями, но главная ценность была в другом – регалии носили важнейшее символическое значение. Это Блада мало интересовало: он собирался добычу разломать, камни выковырять и продать поодиночке, а золото переплавить и опять-таки продать.