Корона и Венец (СИ)

История эта имела еще одно неожиданное продолжение. «Парадный» прибор какой держали в столовой для инженеров и иного начальства что задумает перекусить, был установлен там же под стекло в особом ящике — такая мысль пришла Родиону Хребтову (к слову награжденному от щедрот заводоуправления конторы пятнадцатью рублями). Молва разнесла это по России — и вскоре то на одном заводе то на другом в столовых появились особые императорские приборы — иные на кухнях в особых складнях, а иные и в таких же ящиках под стеклом — вдруг да навестит завод Его Величество и захочет снять пробу. Это вызвало ехидные салонные шуточки, а простонародье даже передавало из — уст в уста слух — мол переодевшись мастеровым царь тайно навещает заводы и смотрит — не кормят ли его подданных тухлятиной выжиги-купцы?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЦАРСКАЯ ВОТЧИНА

Глава 1

Должен сказать — мы прибыли сюда не вовремя — наш город особенно хорош в мае когда цветут вишневые сады, а дома тонут в их белой пене, — высказался Танеев украдкой поправляя котиковую шапку — «пирожок».

— Да — вы наверное правы… — рассеяно сообщил император. И еще раз внимательно оглядел Успенский собор.

Подобно исполинскому богатырю в золоченом шеломе стоял он над кручей.

А ведь этому зданию семь веков — почти столько же сколько знаменитому Нотр-Дам-де-Пари. Он старше и Кельнского собора и Лувра…

Когда-то первый государь владимирский князь Андрей замыслил его не только главным храмом владимирской земли, но и оплотом державного величия. И более того — в будущем главным храмом России — как Владимир претендовал стать «главой всем», забрав первенство у погрязшего в междоусобицах Киева.

Но Всевышний судил иначе… Но и в века ига, собор этот — со своей главной святыней — чудотворной иконой Богоматери, дважды спасенной от огня, он привлек архипастырей Русской церкви и около ста лет был соборным храмом митрополитов всея Руси.

— Вы правы. Сергей Иванович, — зачем то повторил он.

Стоя на гребне оплывшего старинного земляного вала именовавшегося не особо благозвучно — Козлов — царь всея Руси обозревал одну из своих столиц.

Да — именно так — ибо в титуле Георгия значился и великий князь Владимирский.

Странная однако мысль — вот этот небольшой сонный город — его столица. Тоже столица.

За его спиной возвышалась иссиня белая в морозом воздухе громада Дмитровского собора. Перед ним — заснеженная ширь лесов. Справа вздымает свой купол Успенский собор. Справа белеет стена древнего Рождественского монастыря.

На фоне великолепных зимних пейзажей красуются белокаменные храмы, в которых почему то чудиться что-то античное. А дальше чумазые избы и избенки, крытые соломой и тесом, кабаки, трактиры, пустыри и торговые ряды…

Дома в городе почти сплошь деревянные, с завалинками, совсем как в глухой деревушке, мостовые — бревенчатые или из фашинника; лишь несколько главных улиц было кое-как замощено камнем. Улицы вились прихотливо, то сужаясь, то расширяясь, то завершаясь тупичками.

Посреди улиц красовались колодцы с высокими «журавлями», куда шли за водой молодки с коромыслами… На северной стороне улицы Большой целый квартал заняла аркада торговых рядов, отделявших от главной магистрали базарную площадь; а ближе к ним — напротив Золотых ворот — новая церковь Николы Златовратского… Рельсы и пакгаузы Московско-Нижегородской железной дороги — там в депо его поезд…

Прямо перед ним открывается ширь клязьминской поймы и обложившая зимний горизонт синяя кайма заречных лесов.

На север и восток, за долиной Лыбеди и Ирпени — названными так переселенцами в давние времена в честь рек родной киевской земли, живописно расположены древние села Доброе и Красное с их видными издалека храмами.

Тысячи дымов — синих и лиловых — тянулись в небо, и над городом стояла глубокая тишина, нарушаемая только лаем собак, свистом санных полозьев да поскрипыванием валенок и сапог. Как раз сейчас внизу двигался обоз из примерно дюжины саней на которых из под рогожи виднелись мороженые туши.

Сани сопровождали мужички с тулупах, в шубах и полушубках кто победнее в нагольных, двое старших — в крытых суком; на ногах — сапоги и валенки. Из под низко надвинутых треухов торчали слегка заиндевелые бороды.

Его Величество поежился. Вот уж позавидуешь подданным — царь зябнет а эти небось не мерзнут ничуть в своих овчинах.