Корона из шипов

Она начала не с того слова. Кент не любил предложения, начинавшиеся с него, потому что оно означало непослушание, сопротивление, неподчинение. Это было что-то, чего он не мог вытерпеть, и после их последнего разговора оно ему не нравилось еще больше. Ни один из его детей не имел права перечить ему. Келани произносила его реже всех. Она осознавала его запретность, но сейчас не могла ничего поделать, так как оно шло из глубин ее души.

Лереса послушно опустила взгляд. Но она не могла оставить все как есть. Она предприняла еще одну попытку, немного иначе. Облизнув губы.

– Это будет наша последняя встреча… перед Ареной, – настаивала она, встрепенувшись. – Пожалуйста!

Однако Кент спрятался за неприступной стеной, готовый воспользоваться тяжелой артиллерией.

– Я сказал нет, – повторил он сквозь зубы

Подбородок Келани задрожал. Слезы побежали из ее глаз.

– Ты позволишь мне умереть, не исполнив мое последнее желание? – вопрошала она, рыдая. – Допустишь, чтобы мое последнее воспоминание было о лежащей на полу с окровавленной щекой Кирстин?

Отец встал. Стул протяжно заскрипел.

– Наказание есть наказание, – изрек он. – Твоя сестра проявила неуважение ко мне.

– Однако таким образом вы наказываете меня, – уверила его лереса, держа ладонь на груди. – Я не относилась к вам непочтительно.

– Ты это делаешь сейчас.

Келани замолчала. Она скрестила руки на коленях и наблюдала, как они дрожат.

Секир обошел стол и встал между ней и бюро. Он взял ее за подбородок. Очень нежно.

– Милая, я не могу дать тебе то, о чем ты просишь. Если я позволю тебе увидеть ее, твоей сестре все сойдет с рук, и ничто не остановит ее в следующий раз. Выговоры предназначены для того, чтобы учиться. Кроме того, это было бы несправедливо по отношению к другим твоим братьям и сестре.

Келани думала о Коринтии и Курте. Почему и они наказаны? За подмену имени. За то, что вписали ее имя. Это не казалось ей несправедливым.

– Кирстин не делала этого, – вступилась она за сестру.

– Пока я не выясню, кто это был, все одинаково виновны, Келани, они останутся запертыми в своих комнатах. – Он отпустил ее, пряча руки за спиной. – Ты ведь понимаешь, правда?

Его голос звучал тягуче, как патока. Она не могла сделать ничего, кроме как склонить голову.

Келани всхлипнула. Она придумает что-нибудь, чтобы не чувствовать себя такой несчастной. Она, конечно, предвидела этот его ответ, но все же питала крохотную надежду, и когда этот тоненький луч света потух, вся грусть мира внезапно свалилась на нее.

– А Киган? – Она посмотрела на него спустя несколько секунд. – Я смогу его увидеть?

Отец молча разглядывал ее, обдумывая эту просьбу.

Чтобы ничто не препятствовало немедленному выздоровлению его наследника, Кент Кевалайн решил ограничить посещение гостей. Он изо всех сил старался не допустить, чтобы новости о смерти Херальдумов и созыве новой Арены дошли до его ушей и каким-то образом повлияли на ход дела. Секир не мог представить, какие меры предпримет его сын, узнав, что не он будет представлять свой род и что он провел всю жизнь, готовясь к событию, которое настигло его поколение, но он не сможет вкусить его.

Кент Кевалайн также готовился к участию в Арене. Он охотно сражался бы сам за свое Имя, если бы был на несколько лет моложе, но, к сожалению или к счастью, Арена миновала его юность, когда его способности и навыки были на пике.

– С единственным условием, – произнес он.

Келани глубоко вдохнула. Ее глаза наполнились светом надежды. Она затаила дыхание, ожидая, что скажет отец.

– Ты не проболтаешься об Арене, – он не сообщил ничего нового. – Я не хочу, чтобы Киган слышал об этом, пока не поправится, понимаешь?

Лереса кивнула. Она разделяла его озабоченность и желала брату скорейшего выздоровления. Ей просто нужно было увидеть его. Иметь возможность попрощаться, даже если он не поймет.

– Встань, Келани, – повелел отец. Она повиновалась. Он протянул руки к ней. – Подойди сюда.

Келани приблизилась к нему, колеблясь, не веря в то, что вот-вот случится.

Отец склонился к ней, пока они неуклюже не столкнулись друг с другом. Он обнял ее. Из уст лересы вырвался удивленный вздох, и она сильнее обняла его.

Кент Кевалайн не был человеком объятий. Его привязанность обычно выражалась в словах и улыбках. Другие, более интимные проявления любви сводились к слабым рукопожатиям или мягким поглаживаниям. Если память не обманывала ее, она также помнила какой-то неожиданный и мимолетный поцелуй в лоб, но объятия совсем другое дело.

Отец взъерошил ей волосы и потер затылок с меткой Имени отеческим движением руки. Глаза Келани заслезились. Объятия отца. Возможно, это случилось впервые, потому что она не помнила подобного ощущения и не хотела, чтобы сегодняшние объятия стали последним.

– Келани, как мне жаль. Ни на секунду я не хотел причинить тебе вреда. Ты не можешь представить, как я страдаю. Я бы никогда так не поступил со своей девочкой…

– Я знаю это, отец.

Он отдалился, чтобы поцеловать ее в лоб, но не отпустил ее плечи.