Корона из ведьминого дерева. Том 1

– Ты снова зажигала свечу, – сказал он. – Я чувствую запах. Это настоящая глупость, Зои, – опасная глупость. – Он опустился на колени рядом с ней, и его тяжелый магистерский плащ зашуршал. – Ты вся дрожишь.

– Меня удивило ваше появление. Я думала, это кто-то другой… и что я попалась.

– Ты только посмотри на себя! Ты в таком ужасе! – Он присел на низкую кровать и жестом пригласил ее в свои объятия. – Однако ты снова и снова рискуешь своей свободой – и моей, хочу тебе напомнить – из-за нескольких безделушек, потакаешь своим суевериям.

– Простите меня, господин, – сказала она. – Я неблагодарное жалкое существо, это правда – настоящая дура. Но меня наполняет счастье, когда я вспоминаю свою прошлую жизнь, до того, как попала сюда.

– Значит, ты несчастна, являясь моей любовницей?

Она прижалась головой к его узкой жесткой груди. Он больше походил на стройного юношу, чем на взрослого мужчину, – создание, прожившее несколько столетий. Иногда она ощущала его невероятный возраст как фатальную пропасть, которая может ее уничтожить, но познать ее она не сумеет никогда. Он был чуждым для нее, как лошадь или птица, но она не ставила под сомнение его доброту. Иногда Зои даже его любила беспомощной, благодарной любовью привилегированной рабыни, но не могла бы объяснить, какие еще чувства испытывала: они были странными и сбивали ее с толку.

– Но, мой господин. Вы – и наш ребенок – главная удача моей жизни. Если бы вы меня не нашли, я бы умерла в загонах с другими рабынями, предназначенными для вынашивания детей. Как я могу не испытывать к вам благодарности?

Вийеки откинулся назад и внимательно на нее посмотрел.

– Благодарность – это еще не счастье. Избалованный раб остается рабом. Я ненавижу, когда ты выглядишь несчастной, мой яркий бриллиант.

Он был очень умен, этот бессмертный, подаривший ей такую удивительную свободу, дал привилегии, о которых и мечтать не могли ее соплеменники у хикеда’я. Зои напомнила себе, что при любых обстоятельствах должна уважать его ум. Многие представители его расы настолько закоснели в традициях и ненависти, что видели в ее соплеменниках лишь животных, но Вийеки был другим. Он процветал в те смутные годы, пока Королева спала, распознавал возможности для полезных изменений там, где другие видели лишь разрушения, неудачи и конец всему.

– Как я могу быть несчастной, когда вы пришли ко мне? – сказала она, довольная тем, что может изменить тему. – Ваше общество излечивает меня от всех печалей.

Вместо того чтобы улыбнуться ее надуманным объяснениям, как рассчитывала Зои, Вийеки поджал губы.

– Знаешь, у меня есть для тебя новость, и я не думаю, что она тебя обрадует.

– Что вы имеете в виду? – Ее сердце было разбито. Как он смог узнать? – Вы уже говорили мне о гневе Королевы на рабынь вроде меня, которые продолжают жить в домах своих господ.

– Боюсь, речь пойдет о другом.

Она вдруг почувствовала холод, подобный тому, что несут ветры, кружащие около Стормспейка.

– Другом?

– Пока еще нет ясности. Но мой священник слышал от своего брата, командира Эха, что Королева намерена дать мне важное поручение. И я отправлюсь в путешествие.

Теперь овладевший ею холод грозил стать чем-то большим, смертельным ознобом, который заморозит ее прямо здесь и остановит сердце.

– Но разве такое возможно? Как кто-то может знать такие важные новости, пока о них не сообщили вам?

Она уже потеряла надежду на то, что будет готова сбежать из дома до Дня Друкхи. Если Верховного магистра отошлют из Наккиги прямо сейчас, Зои знала, что не доживет до того момента, когда в великом храме колокола пробьют девять раз.

Вийеки протянул руку и коснулся ее лица.

– Ты плачешь? Но почему? Такое задание Королевы – большая честь. Оно принесет невероятный почет моему дому и ребенку. Нашему ребенку. Ты же мечтала, чтобы Нежеру удостоилась чести – ты только представь, насколько ей будет легче, когда я добьюсь триумфа для Матери всего сущего?

– Я не хочу, чтобы моя дочь удостоилась чести! Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы ей не грозила опасность! – Зои посмотрела на непонимающее лицо Вийеки и увидела между ними пропасть, непреодолимую и непостижимо огромную. – Но я боюсь не из-за Нежеру, а за себя. И за вас!

– Я не понимаю тебя, Зои.

Недовольная собой Зои вытерла слезы. Норны, даже самые достойные из них вроде Вийеки, не понимают, как можно плакать из-за таких вещей, каким бы глубоким ни было горе и страшной трагедия. Слезы лишь делали ее еще в большой степени другой, почти приравнивали к животным. Погрузившись в свои страдания, она произнесла слова, которые ей следовало оставить при себе:

– Неужели вы и в самом деле так глупы, мой господин?

Он отпрянул, и гнев слегка исказил его лицо.

– Как ты смеешь говорить мне такие слова?

– Потому что я за вас беспокоюсь. Как никто другой. И я боюсь.

Он посмотрел на нее так, словно она сделала нечто еще более непонятное, чем плач, как будто у нее за плечами появились крылья, или она залаяла, как собака.

– Боишься? Меня?

– Нет, мой господин, ваших врагов. Моих врагов.