Корона клинков

Короноваться, короноваться без промедления и со всей возможной пышностью. В голове всплыло совершенно неуместное во всём этом деле слово «Сенат». Аурон скривил губы в ему одному понятной усмешке. Сенат — не помеха. Проголосуют, проголосуют, как миленькие. Не зря же предусмотрительный Флорестан ввёл туда довольно своих людей. И тогда приезжай, милый друг Аэций, на твою долю достанется лишь шиш с маслом. Император Аурон, естественно, заявит, что никогда в глаза не видел наглого самозванца, претендующего на имя и титул незабвенного, безвременно почившего брата. А это у нас — ни что иное, как чистая и незамутнённая государственная измена. Вот тогда-то Топор судьбы и обрушится на голову Аэция, тогда станет ясно, что не плуг выпал ему при гадании, как показалось Руде. Да что вообще может понимать эта пигалица? Нет, несомненно пришло время положить конец засилью шарлатанов в столице.

Когда посетители ушли, гномка уселась за стол и оперлась подбородком на сцепленные руки. Ей нужно было подумать над собственными предсказаниями. Обычно и сами клиенты, и их судьбы мало интересовали Руду, лучше всего было как можно скорее выбросить из головы и забыть о чужих проблемах и судьбах. Но не сегодня. Ещё раз припомнив в мельчайших подробностях вечерних визитёров, чародейка пришла к выводу, что то смутное беспокойство, что маячило на горизонте её сознания с самого начала, было обоснованным. Даже если сбросить со счетов дурацкие бархатные маски (понятно, многие люди предпочитают сохранять инкогнито при обращении к гадалке), дорогая одежда, которую не могли скрыть простые шерстяные плащи, башмаки из мягкой кожи, шитые на заказ, рассказали о своих владельцах не хуже письменных рекомендаций. Башмакам вторили драгоценности: массивный браслет на запястье смуглого был очень дорогостоящей безделушкой, и вместе с парой колец вполне тянул на годовой доход среднего землевладельца. Но вот бледный спутник молодого щёголя оказался куда более интересным. Нужно заметить, что он носил кольца на всех пальцах холёных пухлых рук с по-женски опиленными ногтями. Кольца эти частью были старинными, а частью — новоделами, объединяло их лишь отменное качество работы и камней. Уж в чём, Руда разбиралась, так это в качестве камней. Не зря она — чистокровная гномка и дочь ювелира. Отец научил её с одного взгляда отличать драгоценность от дешёвой поделки. У Руды так и стоял перед глазами необыкновенный перстень, при помощи которого она гадала на брата светловолосого клиента. Что и говорить, редкостная работа: красное золото в руках гнома-мастера (руку своих чародейка распознала мгновенно) воплотилось в великолепную оправу для кроваво красного камня. Благородная шпинель, огранённая в форме лирийского орла с распростёртыми крыльями, была не по карману даже обезумевшему фанатику-коллекционеру, не говоря уж о том, что ни одному, даже спятившему богачу не придёт в голову щеголять в печатке с символом государственной власти. Подозрение крепло в душе гномки, однако она одёрнула саму себя: «Эк, меня занесло! Чтобы сам принц-регент сподобился попросить у неё совета»!

Но гадание, что прочно засело в голове говорило иное. Перед глазами стояли выпавшие камни, и то, что утаила Руда от клиентов, требовало осмысления. В гостиную, как всегда безмолвно, вошла служанка.

— Можешь ложиться спать, Мереся, — ласково произнесла чародейка, — сегодня я обойдусь сама.

Мереся чуть присела шевельнула губами.

— И тебе тоже спокойной ночи, милая.

Мереся говорить не могла. Когда ей сравнялось четырнадцать, отчим, интересовавшийся на досуге волшебством и молодыми девушками, выжег ей заклинаниями гортань, чтобы никто не узнал о его грехах. Руда подобрала полуживую девушку и выходила её. Мереся выздоровела, но говорить так и не смогла. Она отказалась возвращаться к родным, предпочтя остаться с маленькой чародейкой в качестве компаньонки и помощницы. Руда души не чаяла в Мересе и не согласилась бы расстаться с ней ни за какие деньги.

Проводив девушку спать, гномка поставила но огонь большой медный чайник и принялась собирать на стол. Она дожидалась позднего гостя. Центурион Фалин должен был проверить посты в одиннадцать часов и прийти ужинать.

Не успела Руда закончить, как дверной молоток стукнул условленное количество раз. Гномка торопливо поправила волосы и пошла встречать гостя.

— Не спокойно нынче в Рие, — басил Фалин, пристраивая на вешалку свой форменный плащ, — и мне это не нравится.

Фалин, хоть и родился гномом, вырос настолько, что многие принимали его за низкорослого и очень широкоплечего человека. Особенно если учесть, что по долгу службы ему полагалось подстригать бороду и волосы.

— Не зря говорят, — он нежно поцеловал Руду, — что хуже нет, как жить во время перемен. А перемены в Лирийской империи грядут нешуточные, это точно, хоть к гадалке не ходи!

Он оглушительно рассмеялся своему невольному каламбуру.

— К гадалке сходить никогда не помешает, — отрезала Руда, ставя перед центурионом тарелку с похлёбкой. — Можно много чего полезного узнать.