Корона клинков

— Эльфом? — как глуховатый переспросил торговец, — вы шутите! Не эльф он никакой, а просто обыкновенный паломник: в халате, платке, рожа ещё такая небритая. А вот пацанёнок сразу видать, не из местных. Волосы на солнце уж больно сильно выгорели, и глаза светлые. Я на его глаза уже давно внимание обратил.

Так. Осокорь остановился. Упустил, из-под самого носа ушёл. Что бы там ни говорил этот испуганный торговец, а здесь был Меллорн. Он нарядился паломником и всё время слонялся по Осэне, выслеживая мальчика. И преуспел в этом куда больше солдат, усиленных ночными сторожами. Однако ж ловок, мерзавец! Уложить двоих вооружённых мужиков двумя хлебными ножами. Это не могло не вызвать уважения.

Осокорь прошёл мимо застывшего в просительной позе хозяина злосчастной хлебной лавки, и вышел на улицу.

Итак, их уже трое, ну что ж, ловить троих куда проще, чем одного. Нужно перекрыть все ворота из города и заблокировать порт. Однако легату никак не удавалось сосредоточиться на обдумывании необходимых распоряжений. В неприкосновенных тайниках его памяти ворочалось воспоминание. Оно впивалось в мозг неприятным зудящим чувством, скребло подспудной тревогой, будто Осокорь пропустил, оставив без внимания что-то важное.

Кабинет коменданта порта дохнул в лицо духотой, разогнать которую не могли хилые сквозняки от раскрытых настежь окон. Легат в очередной раз утёр пот, которым мгновенно покрылся, войдя в помещение, хотел потребовать холодного вина, но посмотрев на тугую повязку, стягивающую левую руку после кровопускания, поморщился и велел подать фруктов со льдом.

Если бы румяному адъютанту вместо того, чтобы со всех ног мчаться на кухню, пришла в голову мысль возвратиться и тихонько заглянуть в кабинет, он мог застигнуть своего патрона за весьма странным занятием. Легат вышагивал по комнате взад-вперёд со скрещёнными на груди руками. Глаза его при этом были плотно закрыты.

Таким, необычным с точки зрения простого человека, способом он пытался выудить беспокоивший его факт из целой вереницы воспоминаний суматошного сегодняшнего дня, встававшего перед его внутренним взором яркими картинами. Для этого необходимо было расслабиться и хотя бы на время отрешиться от бесконечного внутреннего диалога, который всякий мыслящий человек ведёт с собой беспрерывно. Поток сознания вынес Осокоря в хлебную лавку. Он снова мысленным взором увидел полного, небрежно выбритого хозяина с темными разводами пота под мышками и раздражающей привычкой постоянно заправлять за ухо прядь волос. Но это — только зацепка, так сказать, привязка к местности. И он начал поиск. Медленно, неуверенно, как двигается внезапно ослепший человек, отсчитывая узлы вдоль натянутых в разных направлениях верёвок в своём, вдруг ставшим незнакомом доме. Осокорь видел перепуганного до зеленоватой бледности торговца хлебом, он не в силах отвести взгляда от темных луж крови, жадно впитывающих небрежно насыпанный песок. Не то. Десятник близоруко щурится и подбадривает солдат, которых прислали убрать убитых. Люди, деловитый нестройный гул голосов, начисто лишённый той многозначительной приглушённости, какую обычно вызывает смерть. Здесь просто работа. Не то.

— Эй, поднавались, братва! — браво командует десятник, — да не стой, будто девка на смотринах! Берись ловчее, за плечи его, бедолагу. Нешто трупаков прежде не видал?

Последние слова относились к выкатившему глаза новобранцу, который шумно дышал ртом и мог сам в любой момент грохнуться в обморок.

— Ничего, ничего, обвыкнешься. На поле боя ещё и не такое бывает. Там кишки и конечности всяческие отрубленные повсюду валяются, — подбадривающе сказал более опытный солдат. — Опосля их в огромадные кучи стаскивают.

Новичка шатнуло. От этого неловкого движения голова убитого откинулась подобно крышке жбана, рана раскрылась, обнажая перерезанные жилы и окровавленную плоть до смутно белевших костей позвоночника.

— На воздух, на воздух, — командовал десятник, — а ты, парень, продержись ещё чуток. Дыши поглубже и не гляди сюда.