Корона льда и лепестков

И, больше не разговаривая, мы двинулись в путь до первого яруса. Перемены, произошедшие в доме нашего детства, приводили нас обоих в восторг. То Благое царство, что мы помнили, всегда было так прекрасно, но в нем прослеживалось что-то сказочное, как будто оно не совсем настоящее.

Что бы ни сделала Цинт, оно придало двору солидности, добавило красоте содержание.

Теперь я видела, как она сидела и рассматривала ярусы, словно ингредиенты сложного блюда. Хмурилась, прикидывая, как лучше соединить их в одно целое.

Ее брови сошлись на переносице, а с губ сорвался вскрик.

– Цинт! – я бросилась вперед, не успев даже толком выпалить ее имя.

Перед глазами стояло лишь то, как она кричит, плачет, будто ее пытают.

Убивают.

Нет-нет-нет. Этого не должно было происходить, только не сейчас!

Я прибавила скорости, понимая, что Лан отстанет, но потом нагонит. Все, что я видела, это боль на лице подруги.

Я врезалась в главные двери перестроенного замка, краем сознания отметив, что и тут проделали хорошую работу. Магия неслась впереди, распахивая двери, буквально отшвыривая народ с моего пути. Я шепотом рассыпалась в благодарности, вытягивая энергию из земли и камня вокруг, направляя ее в нужное мне русло.

Крики Цинт звенели в голове, терзали уши, и я вдруг поняла, что забираю все больше энергии из окружающего мира. Руки гудели от напряжения, я готовилась защищать подругу любой ценой.

У дверей в коридоре толпилась кучка женщин. Всего один взгляд на мою черную хламиду, и они преклонили колени, принимая меня за Жрицу. Ну, то есть я и есть Жрица, но… почему они не помогали Цинт?

Мой разум никак не мог сложить все воедино. Я даже не обратила внимания, что все они в белых фартуках и хирургических перчатках, а рядом все необходимое. И только когда я ворвалась в двери, в мозгах щелкнуло.

Цинт лежала на спине, под белой простыней вздымался огромный живот. Вцепившись в край кровати, подруга застонала. Стон перешел в крик, и рядом стоящий Рябинник сжал ее руку.

Между ног Цинт сидела женщина-фейри с белыми волосами и глубоко посаженными сине-зелеными глазами.

– Тужьтесь, ваше высочество. Дети крупные, скажите спасибо тому башковитому мужчине, без которого, как вы решили, вы не можете жить.

Цинт всхлипнула:

– Не могу. Я слишком устала, я больше не могу…

Цинт подняла на меня глаза, и я поняла, что она не узнала. В этом вся прелесть капюшона. Я присела на корточки, взяла ее за руку и улыбнулась, хотя в уголках глаз собрались слезы.

– Цинт.

Она судорожно заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд. Я откинула капюшон, и она тут же завопила. Спустя мгновение я уже сидела рядом с ней на постели, обнимая, пока она рыдала, и рыдала вместе с ней одним клубком путанных эмоций.

Затем я наконец отстранилась, желая видеть ее лицо.

– Ты тут… слегка занята?

Цинт напряглась, у нее вырвался низкий стон.

– Все оказалось не так… как я ожидала.

Я глянула на Рябинника и тут почувствовала, что в комнату вошел Лан.

Рябинник побледнел и рухнул на колени.

– Я не понимаю… – пробормотал он, словно увидел привидение, а не всего лишь какого-то мертвого друга.

– Давайте поможем Цинт, а потом все обсудим. – Я взяла Цинт за руку и влила немного своей магии, индиго и золото смешались с ее нежно-розовым. – Дыши, Цинт, – прошептала я. – Я здесь, я тебя больше не покину.

Она крепко сжала мои пальцы, улыбаясь дрожащими губами.

Я улыбалась не лучше и стискивала ее ладонь в ответ.

– Ты справишься.

Через час и четырнадцать минут родился первый из двойняшек. Мальчик, с ревом которого мог поспорить только вопль восторга его отца. Его сестренка не хотела, чтобы он один оставался в центре внимания, и последовала за ним меньше чем через минуту, вереща во всю глотку.

– Живенько, – прошептала я Цинт, пока та плакала и прижимая к себе двух малышей.

Я чмокнула их обоих в макушки, поцеловала Цинт и попыталась слинять.

– Не уходи! – вскрикнула Цинт.

– Я только приведу себя в порядок, – успокоила я ее. – И потом мы поговорим.

Как только мы вышли из комнаты и оказались в боковом коридоре, Лан прижал меня к себе, и я дала волю слезам. Я была так счастлива за Цинт, и все же сердце рвалось на части при мысли о девочке с темно-каштановыми кудрями и темными глазами. Моя девочка, которой не будет никогда. Я дышала сквозь боль, позволяя ей вытекать, не притворяясь, что я ничего не чувствую.

– Оно того стоило, – пробормотала я, уткнувшись в грудь Лана. – Но все равно больно.

Он обнял меня чуть крепче, его сердце забилось чуть быстрее.

– Знаю, – проговорил он глухо.

Я подняла голову, увидела в его лице отголоски ребенка, которого никогда не родится. Зато всегда будет боль. Боль от того, что, пусть я знала ее лишь мгновение, я приняла ее как свою дочь. И плевать, что она никогда не сделает вздох.

– Мы и с этим справимся, – прошептал Лан.

Я стрела слезу с его щеки.

– Боюсь, мы заплатили не просто тем, что отказались, но будем с этим жить, – проговорила я. – Как бы там ни было, я не хочу ее забывать. Я хочу чтить память того, что могло быть.

Лан кивнул и закрыл глаза.

– Да.