Корона, огонь и медные крылья

Эта тирада выбила меня из оцепенения просто-таки поленом. Даже кулаки сами собой сжались. Я выпрямился и высказал всё, что хотел.

– Вот что, дракон, – сказал я, – я не собираюсь валяться у тебя в ногах. Я думал – тебе претит убивать безоружных, но если нет – убивай, я не дёрнусь! Я дурак, да. Некоторые вещи меня в этом убедили. Но я не трус, не лжец и не предатель. Мой отец – король, ты знаешь, что это значит?!

Я думал, асуриец взбесится, но он улыбнулся странно и печально.

– Я знаю, что это значит. Королевская честь… Хорошо, принц Антоний, иди и умри. На это каждый из нас имеет право – пойти и умереть, если королевская честь этого требует.

– Тебе Доминик назвал моё имя? – спросил я.

– Нет, – сказал асуриец. – Но это не важно. Меня зовут Тхарайя, Ветер на вашем языке, принц Антоний. И, если ты выбрал такой удел, я твой командир.

Я кивнул – и он кивнул. И отошёл к своим, а я – к своим.

Потом хоронили мертвецов, и Доминик их проводил, на коленях под дождём; ещё позже драконы совещались между собой, а волкодавы ловили лошадей, разбирали мокрые клинки и целовали мои руки. Их благодарность почему-то вызывала у меня жуткий стыд, но от того, что хоть кто-то из наших уцелел и я не один, стало чуточку легче. Мне привели рыженькую; она была мокрая и заляпанная гнилой кровью, но целая, не дичилась, только обнюхивала меня и фыркала. Наверное, это должно было меня просто осчастливить – но я только порадовался за неё, и всё. Волкодавы смотрели на меня обожающими глазами, клялись, что мертвяков зубами порвут; я не знал по именам никого из них. Коренастый бородатый парень весело высказался в том смысле, что тем, кто уцелеет, ещё будут и золото, и бабы… Мне было дико это слышать и страшно хотелось хоть парой слов перекинуться с Домиником. У меня просто камень свалился с души, когда он, наконец, ушёл от этого плоскомордого, чтобы поговорить со мной.

Доминик выглядел вовсе не радостно, но как-то успокоенно.

– Я по-прежнему молюсь за тебя, – сказал он.

– Ты что, их за меня просил? – спросил я. Меня изрядно мучил этот вопрос. – Язычников, да?

Доминик кивнул.

– Но почему?

– Мне хотелось, чтобы ты хоть что-то исправил, Антоний, – сказал он устало. – Я иногда рвался что-нибудь исправить за тебя… помнишь, когда выпускал голубей… но это никого не спасло. И тебя не спасло. Ты должен сделать что-то сам.

– Почему Ветер мне поверил? – спросил я. – И клятв не потребовал… Как ты думаешь?

– Не знаю. Может, Ветер мне поверил. А может, он верит Кериму, – Доминик пожал плечами и съёжился под промокшим плащом – тощий, взъерошенный, как озябший воробей. Я вдруг ни с того ни с сего страшно разозлился на Иерарха, который вышвырнул этого учёного парня, созданного совершенно не для войны и не для тяжёлой работы, из библиотеки или скриптория – ради чего, прах побери?! – Знаешь, – сказал Доминик вдруг, – было бы очень интересно поговорить с Керимом. Мне кажется, он слышит Господа, хоть и язычник…

– Здорово было бы поговорить с тобой, – сказал я. – В другой обстановке. Жаль, что ты мне не друг, Доминик.

И тут он так мило улыбнулся… Нет, правда, дамы и господа, у него, когда он улыбался, приятное лицо было, хоть и худущее, и землистого цвета: ямочки на щеках и в глазах огонёк… Пламя и ад, подумал я, да Доминик же с самого начала был не хуже любого моего барона – а может, и получше моих баронов!

– Мы с тобой друзья с сегодняшнего дня, Антоний, – сказал он и протянул мне руку. Первым. Принцу, а? Ну, так он всегда жутко хамил – и я пожал его руку, ни слова не говоря. Я уже привык к его выходкам.

Даже подумал, что, пожалуй, ещё не всё потеряно.

Жанна

Я проспала очень недолго. Во сне мне всё мерещились какие-то мрачные теснины, я то и дело просыпалась, а когда за дверью начали бегать туда-сюда – проснулась совсем.

День выдался пасмурный и серый, дождь лил, как зимой, и в моих покоях стоял резкий запах летнего холода. Нам не принесли завтрак; Сейад заварила ти, а Шуарле пошёл за едой. Пропадал он долго, вернулся с парой лепёшек, кусочком сыра и винными ягодами и уселся рядом со мной, так ни к чему и не притронувшись. Его хмурый вид и молчание мне совсем не понравились.

– Небогато для дворцовой трапезы, – рассмеялась я, решив осторожно выведать, в чём дело. – У нас в горах случалось завтракать и роскошнее.

– В кухне на тёмной стороне пусто, – сказал Шуарле. – Здешняя челядь занята… государыню готовят к похоронам.

Мне показалось, что его передёрнуло при этих словах.

– Свиту Бальшь удушили или собираются замуровать в её склепе живьём? – спросила Раадрашь с каким-то непонятным выражением, в котором ужас и злость сплелись с жестоким любопытством.

– Хей, Раадрашь! – воскликнула Сейад. – Молчи!

– А что тут такого? – тут же вставила Далхаэшь. – Рабов убили вслед за госпожой – так что ж? Убивают и почище их! Цариц ведь тоже удушили, правда? Чтобы похоронить с государем?

– Я думала, Бальшь – вечная, – сказала Раадрашь с мрачной иронией. – И её бедные бесхвостые псы тоже так думали, оттого заносились перед рабами помоложе…