Корона Подземья

Готическая фея Джеба привлекла массу внимания, с тех пор как он начал выставлять свои работы. Несколько картин он продал – и за одну получил три тысячи долларов. Недавно с ним связалась некая дама-коллекционер из Тосканы, которая увидела работы Джеба в сети.

Джеб роется в кармане и показывает мне номер телефона.

– Вот, смотри. Надо запланировать встречу, чтобы она могла выбрать одну из картин.

Я читаю: «Роза Майя».

– По-моему, это ненастоящее имя, – говорю я, поправляя лямки рюкзака под курткой.

Отчасти мне хочется, чтобы она сама оказалась ненастоящей. Но надеюсь я напрасно. После небольших поисков в интернете выяснилось, что это вполне реальная (и очень красивая) двадцатишестилетняя аристократка. Искушенная жизнью, богатая… как и все женщины, которые в последнее время окружают Джеба. Я возвращаю ему бумажку, пытаясь подавить тревогу, которая угрожает прожечь дыру в моем сердце.

– Неважно, – говорит Джеб. – Пусть имя выдуманное, лишь бы деньги были реальные. В Лондоне я приглядел одну очень милую квартирку. Если она купит картину, сложу эти деньги с теми, которые накопил. И как раз хватит.

«Нужно еще уговорить папу, чтобы он позволил мне поехать».

Я не хочу озвучивать свои сомнения. Джеб и так чувствует себя виноватым, что между ним и папой возникло некоторое напряжение. Конечно, Джеб сделал ошибку, когда втайне от родителей отвел меня в тату-салон. Но он же поступил так не для того, чтобы их позлить. Он сделал это вопреки собственному убеждению, только потому, что я настояла. Потому что я хотела выглядеть такой же опытной и дерзкой, как те люди, с которыми он теперь общается.

Джеб тогда же сделал себе татуировку – на внутренней стороне правого запястья (этой рукой он рисует). Ему накололи латинские слова Vivat Musa, что означает «Да здравствует муза». А у меня на левой лодыжке маленькие крылышки, которые скрывают родимое пятно – метку подземца. Еще я попросила мастера сделать надпись Alia Volat Propriis, что переводится как «Она летает на собственных крыльях». Эти слова служат напоминанием о том, что я держу темную часть своей души под контролем, а не наоборот.

Джеб убирает телефон богатой наследницы в карман джинсов. Кажется, его мысли витают где-то далеко.

– Держу пари, старушке захотелось свеженького мясца, – говорю я шутливо, надеясь вернуть своего парня с небес на землю.

Не сводя с меня глаз, Джеб натягивает фланелевую рубашку, которая висит на руле «Хонды».

– Розе еще нет тридцати.

– Ну, спасибо, утешил.

Знакомая лукавая улыбка успокаивает меня.

– Если тебе от этого станет легче, можешь присутствовать при нашей встрече.

– Договорились, – отвечаю я.

Джеб садится впереди. И мне плевать, что кто-то нас видит. Я прижимаюсь как можно теснее, обхватив Джеба руками и коленками и уткнувшись лицом ему в шею чуть ниже шлема. Его мягкие волосы щекочут мой нос.

Как я соскучилась по этому ощущению.

Джеб надевает солнечные очки и наклоняет голову набок. Мне слышно, как он говорит, заводя мотор:

– Давай где-нибудь побудем вдвоем, а потом я отвезу тебя домой, чтобы ты приготовилась к свиданию.

От радостного предвкушения у меня закипает кровь.

– Что ты имеешь в виду?

– Предлагаю вспомнить старые добрые времена, – отвечает Джеб.

И, прежде чем я успеваю понять, к чему он клонит, мотоцикл срывается с места.

Глава 2 Труба

Я рада, что у «Гоблина» спустило колесо, потому что ехать с Джебом на мотоцикле – это ни с чем не сравнимое ощущение.

Мы покачиваемся туда-сюда, преодолевая повороты. Дорога скользкая, и Джеб ведет осторожно; он медленно лавирует среди машин, чтобы успеть затормозить, не вылетев на перекресток. Но, как только мы добираемся до исторической части города, где транспорта мало, а светофоры стоят далеко друг от друга, он жмет на газ, и мы набираем скорость.

Дождь тоже усиливается. Куртка Джеба защищает мою юбку и корсаж. Случайные капли бьют по лицу. Прижавшись левой щекой к спине Джеба и крепче обвив его руками, я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущениями: как перекатываются мускулы Джеба, когда мотоцикл входит в поворот, как пахнет мокрый асфальт, как урчит мотоцикл (этот звук заглушен шлемом).

Мои волосы треплются вокруг нас, потому что ветер дует со всех сторон. Максимум приближения к полету в мире людей. Бугорки над лопатками чешутся, как будто крылья при одной мысли об этом готовы прорваться.

– Ты там не заснула? – спрашивает Джеб, и я замечаю, что мы замедляем ход.

Я открываю глаза и опираюсь подбородком о его плечо, так что голова и шея Джеба заслоняют меня с одной стороны от мелкой мороси.

Становится ясно, что значит «вспомнить старые добрые времена»: я узнаю кинотеатр, в который мы часто ходили, когда я училась в шестом классе.

Я не бывала здесь с тех пор, как три года назад его закрыли. Окна заколочены, в углах, как будто пытаясь скрыться от непогоды, валяется мусор. Техасские ветра сорвали овальную оранжево-синюю неоновую вывеску над входом; теперь она висит боком, напоминая треснутое пасхальное яйцо. Больше она не гласит «Кинотеатр «Восток». Можно разобрать только «…сток». И это грустно.