Корона за холодное серебро

Припомнив все свои сражения, Доминго мог бы назвать довольно много вариантов – лучших, чем прямое столкновение с хорошо вооруженными и вымуштрованными мятежниками, предводительствуемыми чрезвычайно осторожным и хитрым противником, – но оставил это при себе. Какими бы ни были мотивы Черной Папессы, она права: Кобальтовый отряд уже выпил не одну бочку имперской крови, и жажда вряд ли уймется, если его ряды и репутация будут расти. Лучше перебить бунтарей как можно быстрее, ради блага империи. И ради удовольствия оглохнуть от воплей, когда Пятнадцатый полк будет резать мерзавцев на куски. Если все обстояло так, как выглядело, и Поверженная Королева действительно командовала этим новым Кобальтовым отрядом, то имелся шанс, пусть и малый, встретить ее на поле перед боем. И если это случится, если представится возможность отомстить за сына, за старого короля, за мечты о Багряной империи, которые София смешала с дерьмом лет двадцать тому назад, – что ж, тогда о клятве не нападать на врага, пока рог не протрубит к бою, можно ненадолго забыть.

– А что насчет обещанного оружия, ваша всемилость? – спросил Доминго. – Я выполнил ваши условия, пора и вам выполнить мои.

– С удовольствием, – ответила Черная Папесса. – Когда покинете исповедальню, загляните в кабинет кардинала Даймонда. Он вас ожидает. Вы получите кое-что более смертоносное, чем любая армия. А теперь, прежде чем вычеркнуть эту беседу из памяти, задайте вопросы, если они у вас остались.

Сколько раз он говорил себе, что был точно таким же в возрасте Эфрайна – мягковатым, слегка испорченным и нимало не охочим до войны? Сколько ночей Доминго пролежал без сна, убеждая себя, что сын достоин его титула и чина? Что он не дворянчик, который не заслуживает, а покупает медали и о котором рядовые сочиняют глумливые песенки? Насколько иной могла бы стать их жизнь, подари он Эфрайну котенка, которого тот хотел на десятый день рождения, вместо меча и книг по военной философии?

Но это не те вопросы, на которые может ответить взбалмошная кукла с претензией на божественность. Поэтому барон сказал:

– Согласитесь, трудно поверить, что крестьяне все это время были правы. С тех самых пор как София вылетела из тронного зала Диадемы, они знай бубнят: «Поверженная жива».

– Это ненадолго, полковник Хьортт, – ответила папесса И’Хома Третья, Пастырша Заблудших. – Совсем ненадолго.

Глава 22

Никому не нравится нож, поднесенный к лицу, вот почему Марото сделал с пойманным лазутчиком то, что сделал. Похожий на белку человечек – пожалуй, даже мальчишка – лежал на спине, часто дыша, а Марото сидел возле него на корточках у обросшего мохом ствола клена, и клинок касался основания носа пленника, а большой палец лежал на его переносице. Оба знали, что Марото может оттяпать подергивающийся, кровоточащий кусочек хряща так же легко, как вырезать клин из скособоченной головки сыра, и все же лазутчик отказывался выдавать информацию. Как будто подлец знал о клятве Марото и с первого взгляда понял, что варвар скорее раскроит собственную физиономию, чем подвергнет пытке человека, присягнувшего в верности Самоту.

Редким был день, когда Марото не сожалел, что поклялся королеве Индсорит не поднимать оружие против нее или ее подданных, кроме как при самозащите. У него не было выбора, учитывая обстоятельства, но все равно демонски противно, что неудачное решение, принятое двадцать лет назад, мешает ему уже в который раз. Он по-прежнему не представлял, насколько будет полезен своей бывшей командирше, когда догонит ее во имя той надоевшей клятвы, но он сожжет этот мост, добравшись до него, – сначала нужно попасть к Софии. Поскольку они пришли по следу Кобальтового отряда сюда, в Мьюру, любой поймет, что она забаррикадировалась в ближайшем замке, который осаждают имперцы. А сейчас хорошо бы раскупорить этого долбаного шпиона, не вскрывая его физически.

– Давай, парень, – сказал он, надеясь, что нож придаст весомости блефу. – Если отниму нос, ты заорешь, а если заорешь, придется перерезать тебе горло. Кому от этого будет легче?

– Я не знаю, о чем вы говорите, честно! – повторил шпион слишком громко, и Марото вздохнул. Ему претила сама мысль кромсать человека постепенно: если собрался кого-то резать, то резать не до смерти – гадкое дело.

Как будто он занимался другим.

– Я обещал тебе два шанса. Это был первый, а второй будет зависеть от того, заорешь ты или нет. Быть безносым лучше, чем мертвым, так что я бы на твоем месте потерпел.

Разведчик заскулил, вылупив глаза, которые стали похожи на гусиные яйца, но не раскололся. Марото был озадачен: пока он и в самом деле не порежет мальчишку, из него ничего не вытянуть. Варвару не хотелось выяснять, что случится, если он нарушит клятву именем своего демона.

– Марото, почему… – заговорила прятавшаяся на дереве Пурна, но он шикнул.