Коронный разряд

Тоня с Катей сегодня выглядели нетипично для себя — словно подчеркивая неоспоримый факт того, что они близнецы, платья на них тоже были одинаковые: в черно-белый квадрат, расставленный в шахматном порядке и заправленный поясками — белым у Тони и черным у Кати. Одинаковые прически с прибранными назад волосами, опять же говорили о едином замысле на внешний вид, да и тапочки — одинаково белые-пушистые, наводили на подозрения. Потому что я знаю, сколько войн отгремело в этом доме из-за чужих тапочек и их вероломного захвата. Так что от стандартной отговорки «у меня такие же!» защита была придумана еще несколько лет назад — попросту банальной монополией на цвет. Синие, черные и желтые тапочки — это тапочки Тони и Максима. Зеленые, белые и красные тапочки — это тапочки Кати и Максима. Потому что против меня воевать у них никаких шансов. В общем, на лицо факт нарушения пакта о цветовой дифференциации. Хотя девчонки вели себя мило и прилично, так что ну их. Может, мода примирила их на этот вечер — ведь как надеть красное и зеленое к таким нарядам.

Зато папа выглядел типично для себя — в рабочем фартуке поверх старой полосатой рубашки «которую не жалко». Причем, коллекция подобных рубашек регулярно пополнялась, добавляя импозантности далеко не старому мужчине. Только знакомиться он ни с кем не торопился, пропадая в мастерской с утра и до ночи. В деньгах семья давно не нуждается — это просто любимое дело, так что ничего плохого в том нет.

— Ника Сергеевна, — уже познакомился с девушкой папа, осторожно отпуская пожатую девичью ладошку. — Прошу, располагайтесь и ни в чем себе не отказывайте! Друзья Максима — наши друзья! Только одна деталь, разрешите? — Очень учтиво попросил он, демонстративно указав на нагрудный карман.

Ника осторожно кивнула.

— Времена неспокойные, и дом на особом положении. — Вынул папа из кармашка небольшой круглый значок серебристого цвета — словно небольшая пуговица, просто с заколкой. — Просьба надеть этот…. М-м, пропуск, — подобрал он верное слово. — Чтобы ни в коем случае дом вам не повредил, — вручил он Нике значок. — Слово даю, это исключительно для вашей безопасности.

— А у нас снова неспокойные времена? — Шепнул я сестрам, сгружая Тоне в подставленные руки кота (кот тут же свободолюбиво сбежал на кухню).

Сестры неопределенно качнули плечами и с тоской посмотрели на улицу. Значит, гулять за ограду их снова не пускали.

— Ну, вы отдыхайте с дороги! — Удостоверившись, что Ника нацепила значок на верх футболки, выдохнул папа. — А я, пожалуй, спать. До завтра!

— Доброй ночи, — отозвались мы на разный лад, но с общим смыслом.

— Пожалуйте к столу, — предложили нам сестры, показывая овальный стол рядом с диваном гостиной, на белой скатерти которой присутствовали легкие салаты, минеральная вода в бутылках, заварник чая, сахарница, пустые бокалы и чашки в пяти экземплярах.

Словом, обозначение позднего гостеприимства — все то легкое, что можно попробовать в процессе застольной беседы ближе к часу ночи.

Ника неуверенно обернулась на меня, и я одобрительно кивнул, призывая располагаться поудобнее.

Все же, по Московскому времени было двадцать два часа (значит, спать гостье пока не хочется), а раз сестры провели определенную подготовку, то разговор они тоже спланировали в этих декорациях.

— Катя, покажите потом Нике ее комнату. — Попросил я, накидывая легкую ветровку на плечи.

— А ты куда? — Всполошилась девушка, слева от которой весьма близко села Тоня, а справа Катя.

Впереди же стоял массивный стол, и сбежать без некрасивой сцены не удалось бы точно. И, видимо, данный дискомфорт подсознательно тоже ощущался ею частью чужого плана.

— Есть важное дело, — переодел я туфли на кроссовки.

— В час ночи? — Занервничала Ника, слева и справа от которой с загадочными полуулыбками и кротостью паинек молчали мои сестры, не пытаясь поинтересоваться, куда это направился их брат на ночь глядя.

— Разумеется.

— И какое же это важное дело? — Настаивала она.

Я, между тем, достал из шкафа отструганную толстую, но недлинную палку и звучно махнул ей рукой. Признал ощущения в руке добротными, нацепил вязаную шапку на голову и направился к выходу.

— Самое важное. Потому что нет дела важнее, чем погулять с собакой.

Что тут же подтвердила Брунгильда, мигом оказавшаяся рядом и преданно заглянув снизу вверх. А казалось секунду назад — спала на своем коврике, для обеспечения порядка и охраны выставив вверх левое ухо.

— В общем, мы во дворе поиграем. А вы общайтесь, — юркнул я в дверь, проигнорировав слегка затравленное «Максим, погоди!» из холла.

* * *

Надо сказать, когда Ника Сергеевна Еремеева в первый раз пыталась представить дом такого монстра, как Самойлов Максим, воображение услужливо выдало ей образ ветхого замка на утесе с еле тлеющими огоньками жилых комнат на верхних ярусах башен. Разумеется, вокруг замка всегда была ночь, а над острыми шпилями — полная луна. И отчаянный, выстуживающий кровь волчий вой летел над черными лесом, что окружал неприступную крепость, где родилось и копило силы великое зло.