Леголас смотрел, как князь уверенно и спокойно произносит эти немыслимые слова мертвенно-серыми губами. Иниваэль не подыскивал фраз, не запинался. Он знал, что говорил, он был уверен в каждом слове, наверняка не раз продуманном и выбранном с ювелирной точностью поставившего на себе крест человека. И эльф медленно кивнул:
- Я найду его, милорд. Не сулите мне престол Ирин-Таура, мне не нужна ваша власть. Вы обещали плату моему отцу – и потому я приму ее. Мне же нужен покой в княжестве, что граничит с моим домом, только и всего. Однако ответьте мне, раз уж вы знаете, что у напасти, терзающей ваших подданных, есть виновник. Что порождает этот страшный недуг?
Иниваэль устало покачал головой:
- Этого я не знаю, принц, увы. Если б я знал, быть может, многое было бы иначе…
Глаза князя потухли, и эльф понял, что этот измученный человек ничего более ему не скажет. Встав с кресла, Леголас поклонился. Уже подходя к двери, он обернулся к Иниваэлю:
- Я прожил почти три тысячи лет, милорд. Это немного, но я успел узнать немало важных истин. И одна из них научила меня, что ничего в мире не берется из пустоты и ничто в пустоту не уходит. Если есть телесная болезнь – у нее есть телесная причина, и о ней хоть кто-нибудь, но непременно знает. А еще – она хоть как-то, но непременно излечивается.
Дверь закрылась за лихолесцем, а князь протянул руки к камину – они вечно зябли, и огонь уже давно не отогревал их.
- Вы правы, принц, – вполголоса пробормотал он, – любая болезнь излечима. Но, увы, порой лечение запаздывает.
…Стремительно шагая по коридору, Леголас вдруг ощутил в руке смятый лист, забытый им во время непростой беседы. Остановившись под факелом, он вновь развернул его. Что ж, кое-что все же прояснилось…
На желтоватом листе, испещренном зачеркнутыми строками, машинально нарисованными в раздумьях листьями, конскими головами и ничего не значащими узорами, были выписаны в колонку названия двадцати семи деревень. Против каждого из них значилось число жителей, пострадавших от эпидемии. В одних болезнь бушевала, словно разъяренный бык, в других задела лишь немногих. И лишь в Тон-Гарте, самом большом и оживленном поселении Ирин-Таура, не приключилось ни одного недужного. Ни единого…
Холодное, уже совсем зимнее солнце тусклым слепым кругом угадывалось сквозь сизую пелену облаков. Гнедой жеребец Леголаса вскачь несся вперед по тропе, вспугивая куропаток и неприметных серых лисиц, бесшумно скрывавшихся в кустарнике. Облетевшая листва, мешаясь с подгнившими сосновыми иглами, выстилала тропу волглым ковром, превращавшим топот копыт в глухой перестук. Птичьи голоса и гортанный хор разноголосого кваканья предостерегали, что слева, за стеной мокрых стволов скрывается болото.
Он был в дороге с самого рассвета и отмерил неблизкий путь. Последние покинутые деревни остались позади, лес обступил эльфа бестревожными чащами, лишь эта единственная тропа уводила коня все дальше, туда, где за холмами протекала неширокая, быстрая река, отделявшая эту опостылевшую Леголасу землю от родного Лихолесья. Но путь эльфа лежал не так далеко. Достигнув того места, где отряд его впервые повстречался с шестерыми лучниками в плащах, Леголас придержал коня и снял с ремней лук. Пусть этот способ был ненадежен, но пока лихолесец не нашел иного…
В колчане теснились двадцать стрел, каждая из которых была туго обмотана листом пергамента, закрепленным шнуром. Вынув первую стрелу, эльф прицелился и спустил тетиву. Свистнув, стрела глубоко вонзилась в ствол высокого дерева, а лихолесец вынул следующую. Два часа спустя в двадцать деревьев на площади леса не менее трех лиг окрест было воткнуто по стреле. Леголас выбирал приметных лесных патриархов, видных издалека и обладавших достаточно податливой корой, чтоб наконечник стрелы надежно засел в нем. Ну вот. Теперь оставалось надеяться, что кто-нибудь из приспешников неуловимого Йолафа обнаружит его послание… а еще, что он соблаговолит передать его мятежному рыцарю… а еще, что тот откликнется на письмо… ну и, конечно, – тут Леголас сам улыбнулся своим мыслям, – что его самого не пристрелят на обратном пути из этой глуши…
Дорога к Тон-Гарту показалась принцу долгой и скучной – оставленные обитателями деревни наводили тоску размокшей соломой крыш и потемневшими от дождей частоколами, местами просеки превратились в вязкое глинистое месиво, грязная вода стояла в колеях от проехавших телег, и гнедой замедлял шаг, чтоб не поскользнуться. Вдобавок Леголаса мучил голод, и лихолесец досадовал, что положился на несгибаемую эльфийскую природу и не взял с собой даже куска хлеба, торопясь покинуть замок на рассвете.
Однако, как ни утомителен был путь, а он тоже близился к концу. Старинный донжон Тон-Гарта уже тускло блестел вдали мокрой крышей, и напитавшийся холодной сыростью стяг бессильно трепетал на шпиле.
- Вот почти и добрались, дружище, – эльф одобрительно похлопал коня по холке, и гнедой глухо заржал в ответ, встряхивая влажной гривой, словно отвечая хозяину на ласковые слова.