Короткая глава в моей невероятной жизни

– Песах длится восемь дней, но обычно седер проводят в первые две ночи.

– Почему у евреев все праздники по восемь дней?

– Не знаю. Хороший вопрос. Как бы то ни было, во время седера Песах принято рассказывать историю освобождения евреев. Как мы были рабами в Египте, а потом Моисей сказал: «Отпусти моих людей», и мы скитались сорок лет по пустыне, и не было времени, чтобы испечь хлеб как надо, и потому нужно есть мацу[48], а также горькие травы, чтобы помнить о горечи рабства.

– Прости. В этой истории предполагался хоть какой-то смысл?

– Это сложно.

– Думаю, это значит, что на самом деле ты не можешь ответить на мой вопрос.

– Я праздную Песах каждый год своей жизни.

– Ну, тогда, может, ты попробуешь дать мне более внятное объяснение?

– Наверно, мне стоит освежить свои знания.

Я беру минутную паузу и думаю о том, готова ли я задать ему свой следующий вопрос.

– Поедешь со мной к Ривке? Она сказала мне пригласить тебя. Ты произвел на нее впечатление.

– С удовольствием. Хотя мне придется обсудить это с родителями. У нас дома это как бы важный семейный праздник, несмотря на мое недостаточное понимание его истинного смысла. Но, честное слово, я буду рад поехать с тобой.

Зак остается на ужин. Папа пытается сделать вид, будто не прикладывал особых усилий. Он выносит большую кастрюлю с пастой с перцами и куриными колбасками, а также салат с рукколой. Джейк отсутствует, потому что у него собрание по поводу группового проекта по обществознанию. Так что Зак сидит на месте Джейка, а мама с папой – на разных концах стола, и создается ощущение, будто у нас с родителями двойное свидание. Звучит так, будто всем крайне неудобно, но Зак, кажется, может найти подход к любому. Мы болтаем и смеемся, папа не выдает ни одной своей глупой шутки, они не закидывают Зака вопросами, и вечер просто прекрасен.

Потом мама с папой уходят убираться, и Зак собирает свои книги. Я сижу рядом с ним на диване, когда он застегивает сумку.

– Знаешь, – говорю я, – у меня такое ощущение, как будто мы только и делаем, что говорим о моей семье и семейной ситуации, а о твоей семье я почти ничего не знаю, кроме того, что твоего брата зовут Джесс и ты притворился, будто должен съездить к нему, чтобы не идти со мной на вечеринку по поводу дня рождения Джеймса.

– Я покажу тебе фотографии с того уик-энда. У меня есть доказательства. И в любом случае твоя история намного интереснее моей. Поэтому мы и говорим о ней.

– Ты имеешь в виду, что на твоем семейном древе нет притаившихся беременных подростков-хасидов?

– Нет. Только скучные старые мама с папой, познакомившиеся в колледже и поженившиеся, когда им было по двадцать три года. Тебе нужно познакомиться с ними. Может, в эти выходные. Но я вынужден тебя предупредить, мой отец не умеет готовить.

– А как насчет мамы?

– Она в этом даже хуже папы.

Я беру его за руку и прижимаю свою раскрытую ладонь к его. У него длинные тонкие пальцы. Он сцепляет их с моими.

– Да ладно, – говорю я, – должно же быть в твоем прошлом хоть что-то темное.

– Ладно. Готова? Я играл на электрической бас-гитаре. Думал, смогу вступить в какую – нибудь группу, играющую панк-рок. Планировал сделать себе ирокез.

– И что случилось?

– Я играл очень, очень плохо. Слишком плохо, даже чтобы играть панк-рок. И не знаю, заметила ли ты, но мои волосы слишком хороши, чтобы так над ними издеваться.

Я провожаю его до машины. Мы стоим на морозе, прижавшись телами друг к другу. У него холодные губы, но теплый рот с солоноватым привкусом. Я могла бы простоять так всю ночь. В конце концов он отступает, садится в машину, делает прощальный взмах рукой и уезжает. Я обхватываю себя руками и смотрю на звезды. Их так много на небе. Сегодня звезд видно больше, чем неба. Я думаю о том, как раньше смотрела вот так на небо и от этого чувствовала себя маленькой и ничтожной. А сегодня, глядя на звезды, я понимаю, что начинаю осознавать свое место среди них.

Часть двадцать первая

Всего за десять дней до Песаха Ривка звонит мне, чтобы сказать, что ничего не получится. Она пытается убедить меня, что просто очень занята и не думает, что сможет все успеть, но под моим нажимом в конце концов признается, что чувствует себя недостаточно хорошо. Она истощена. Пробыв двадцать минут на ногах, она вынуждена лежать в постели два часа. Седер требует большой подготовительной работы, и Ривка с неохотой признала, что не сможет ее выполнить.

– Почему бы нам не отпраздновать его здесь? Я все сделаю. Тебе и пальцем не придется пошевелить.

– Это очень мило с твоей стороны. Но брось эту идею, Симона. Тебе не нужно этого делать. Ты не сможешь. Что ты знаешь о Песахе?

– Ты удивишься. Я быстро учусь. В любом случае, все уже решено. Ты приедешь сюда. Кто-нибудь приедет за тобой, так что тебе не придется садиться за руль.

– Я больше и не сажусь. Указания врачей. Но если ты не возражаешь против еще одного гостя, уверена, я смогу уговорить друга привезти меня.

– Приводи к нам столько друзей, сколько хочешь. Это же праздник. Наш дом должен быть полон родственниками и друзьями.