Короткая ночь (СИ)

А они меж тем все вместе уже пробирались по самому краю поляны: Леся по-прежнему рядом с Горюнцом, справа от нее не отставала, придерживая за талию, кроткая невестка, а к левому Янкиному локтю цеплялся Василь. Такой шеренге из четырех человек было, разумеется, не слишком удобно ходить по многолюдному полю, и самым естественным здесь было бы разбиться на пары, да вот беда: цепь в этом случае должна была бы разомкнуться как раз посередке. Лесе же этого совсем не хотелось: то ли она считала это дурной приметой, то ли просто не хотела ни на миг разлучаться с любимым. Ну, а Ганна просто боялась недоглядеть за своей подопечной, Васе же было не слишком весело вновь оказаться одному. Поэтому они все крепко держались друг за друга, стараясь не обращать внимания на толчки, которые сыпались на них со всех сторон. Смотрелась такая шеренга несколько странно, но все же не столь вызывающе, как если бы Леся и Янка показались просто вдвоем.

А вокруг стало и в самом деле тесновато, потому что длымские хлопцы-распорядители весь народ оттеснили к краям поляны, освобождая середину для танцев, и теперь в центре остались лишь музыканты со своими скрипками, дудами, цимбалами и примитивной деревенской арфой, то есть попросту привязанной к изогнутой дугой палке единственной жилой. На этой арфе играл старый Тарас, тот самый, что якобы закладывал уши воском, отправляясь на проповедь. Неподалеку был свален в кучу валежник, собранный для костра еще накануне.

Толпа, как всегда, была пестрой, шумной и разномастной, но чего-то в ней как будто не хватало, что-то было сегодня не так, как всегда на подобных сборищах.

Очень скоро Леся поняла, чего именно не хватает, расслышав в этом многоголосом гуле довольно громкий разговор:

— Что-то из Островичей нынче никого нет, — удивлялся мужской голос.

— Вот и я что-то никого не вижу, — вторил ему другой. — Знают кошки, чье сало съели!

А ведь и в самом деле: она сегодня еще не видела здесь никого из Островичей, ну просто никого похожего. Но тут же успокоилась, вспомнив, что ничего странного в этом, в общем, нет, ибо Яроськины вассалы прекрасно знали, что длымчане отнюдь не простили им недавней шкоды и встретят их далеко не хлебом-солью.

— Зря ты, Ясю, боялся — нет никого, — успокоила она друга.

— Да я и так знал, что не будет, — невозмутимо ответил тот.

— Да бросьте вы! — махнул рукой Василь. — Нужны они вам, что ли?

— Да упаси Боже, зачем они нам? — решительно отказалась Леся. — Без них воздух чище.

— А ты, Лесю, лучше бы вон туда поглядела! — слегка толкнул ее Янка, понизив голос. — Никого не узнаешь?

Невдалеке стояло большое и чинное шляхетское семейство. Щеголеватые мужчины, разодетые в пух и прах женщины, принаряженные ребятишки, на чьих свеженьких личиках уже отчетливо проступает шляхетский гонор, и среди них — та самая паненка-разлучница, кубышка белобрысая, как про себя называла ее Леся.

Панна Каролина, как всегда, разряжена была так, что глядеть было и смешно, и завидно. На ней была какая-то немыслимо-пунцовая юбка, растопыренная широким колоколом (разумеется, из-под низа множеством рядов выпирали крахмальные кружева). На ногах у нее черевички с блестящими пряжками, на плечах — крутые белесые локонцы, ломкие и бесцветные от постоянной завивки. Полные руки молочно светятся сквозь пышные кисейные рукава, и целый ворох самых разных бус топырится на полной груди. Тут и красные кораллы, и мониста из блестящих монеток, и нежный речной перламутр, и — подумать только! — столь вожделенные янтари. Самые чудесные янтари, какие только можно себе представить, и как раз тех оттенков, какие мечтала иметь Леся: нежно-матовые, светлые, как липовый мед, и другие, прозрачные, в тонких темных прожилках.

Ох, ей бы такую красоту! А эта шляхтянка даже выбрать не умеет, что с чем надеть — понагрузила на себя все, чем богата!..

Данилы возле нее не было, что еще совсем недавно весьма утешило бы юную длымчанку. Но приглядевшись, она заметила, что Ясь смотрит совсем не на панну Каролину; его взгляд был прикован к четырем рослым молодцам, очень с нею схожим — такие же белесые и лупоглазые. Все они пристально и весьма недружелюбно рассматривали Лесю — видимо, им ее уже показали и расписали далеко не в лазоревых красках. Старшему из них было уже лет под тридцать, самому младшему, наверное, не сравнялось и двадцати.

— Слыхала я про них, Ясю; мне еще в Рантуховичах Марыся рассказывала.

— Вот и я про то же, — вздохнул Горюнец. — Не нравятся мне они, и как они смотрят, тоже не нравится. А потому надо бы нам поскорее наших разыскать: бабку твою, дядьку Рыгора, хоть кого…