Но Леся не слышала ее горьких слов. В эти счастливые минуты она и вовсе забыла и о бабушке, и о Савке, и о собственном тревожном будущем. Она неслась по кругу, едва касаясь земли, и ветер бил ей в лицо, подхватывая завитки волос, и голова кружилась от радости, а мимо в таком же вихре проносились другие пары.
А каким чудесным танцором оказался Ясь! Как ловко и уверенно вел он девушку, какие сильные и надежные были у него руки! Когда он подхватывал ее на руки и кружил по воздуху, как и другие хлопцы своих девушек, ей чудилось, что за плечами у нее выросли крылья. Она теперь вспомнила, как он плясал в былое время. Сколько девушек мечтали о счастье промчаться по кругу с ним в паре! А он никого не видел вокруг, только свою Кулинку… Леся помнит, с какой обидой и тайной завистью глядела издали, как он кружит в танце свою зазнобу, как раскрывается широким кругом ее цветная панева, каким радужным веером разлетаются шелковые ленты… За последние годы она так привыкла видеть его на всех гулянках понуро стоящим, со сгорбленными плечами, что уже и представить не могла, что он может вести себя иначе.
И теперь она не сводила с него счастливых глаз. И куда только девались его сгорбленные плечи и безнадежный взгляд? Где там! Жаркий румянец, припотевшие ко лбу пряди, возбужденно-счастливые глаза, еще более синие от темных ресниц… Дивно хорош он был в эти минуты и выглядел совсем юным.
— Ах, чудно как! — выдохнула Леся, приземляясь после очередного взлета у него на руках. — Голову так и кружит!
— Еще? — спросил он, не сводя с нее глаз.
— О, да! — и она с опьяняющим наслаждением взлетела снова, взметнув темно-вишневым подолом. — А как все теперь смотрят на нас! Я все прежде в сторонке стояла, никто и не подходил ко мне… Только и оставалось, что на других дивоваться, а теперь… У-ух!..
Совсем рядом Павел Хмара так же подбросил Доминику, и розовый закатный луч скользнул по ее пепельным косам.
— Ой, а у меня, наверно, опять все волосы повыбивались! — забеспокоилась Леся. — По шее щекочут… И, кажется, лента распускается…
— Ничего, после поправишь! — засмеялся он.
А все кругом неслось, кружилось, качалось, весенней свежестью обдавал ветер, бешено стучало сердце…
Когда же они, разгоряченные, взопревшие, румяные и слегка растрепанные, вернулись на свое место, их немедленно окружила шумная толпа Янкиных друзей-приятелей, да и просто знакомых.
— Ну ты, Янка, нынче и выдал! — одобрил Симон Горбыль, дружески ляпнув его ладонью по спине. — Подметки у тебя еще не отлетели?
— Где там! — поддержал его Михал. — Ты спроси, как это он еще брыль свой не потерял! — сам Михал был без всякого брыля, с примасленными из щегольства белобрысо-желтыми вихрами.
Леся меж тем поправляла свою готовую развязаться ленту, как вдруг вспомнила о болезни Яся, уже несколько лет бывшей его проклятием. Она бросила на друга всполошенный взгляд, но тут же облегченно вздохнула. Янка часто и глубоко дышал, убирая со лба взмокшие пряди, но это было здоровое и чистое дыхание, ничуть не похожее на те жуткие хрипы, что пугали ее совсем недавно.
А Янка поднял глаза, с победным счастьем оглядел всех.
— Да о чем вы говорите, братцы… — начал он, и голос его немного срывался от радостного волнения. — Подметки… Брыль… А самого-то главного и не знаете! О н о не пришло!.. О н о отпустило меня… Я здоров! Я теперь здоров! Вот так-то, хлопцы… — повторял он, не смея сам себе поверить.
— Да что ты говоришь, Ясю! — девушка изумлено и совсем по-детски взмахнула ресницами, на которых сверкающим бисером задрожали счастливые слезы. — Милый ты мой…
И зарылась лицом ему в грудь, прижалась горячей щекой к его чуть влажной от пота рубахе.
В ту минуту для Горюнца лишь это имело значение. Он потом смутно помнил, как друзья-приятели повалили к нему с хохотом и поздравлениями; ему тогда совсем неважно было, что кто-то сзади — кажется, Савка — негромко, но злобно процедил:
— Брехать ты здоров, вот что!
Но он не мог забыть беспощадно-сурового взгляда дядьки Рыгора, в чьих строгих серых глазах застыли сомнение и упрек.
Что ж, пусть! Теперь, когда счастье так нежданно повернулось к нему лицом, он никому не позволит отнять его лишь потому, что кому-то это не по душе. Даже если этим человеком будет столь глубоко им любимый и ценимый Рыгор Мулява.
А вскоре синий мрак окутал землю, и непроглядная мгла, оттесненная с поляны светом костров, затаилась под сенью леса, сгущаясь меж кустов и деревьев. Частые звезды уже рассыпались бисером по темному бархатному небу, а на поляне веселье было в самом разгаре. Во тьме и глаза ярче блестят, и руки теплее кажутся, и все вокруг приобретает вкус волнующей тайны, от которой горячее растекается кровь по жилам, сильнее стучит в виски.