Короткая ночь (СИ)

Все уже как будто успокоились, хотя еще избегали смотреть друг другу в глаза. О недавней ссоре говорил лишь яркий отпечаток Тэклиной ладони на Савкиной щеке. Даа еще бедная Ганулька, что забилась в самый дальний угол, никак не могла опомниться и мелко дрожала, словно в ознобе. На вошедшую Лесю никто и не глянул, но девушка знала, что сейчас у всех на уме именно она. Ей захотелось уйти, скрыться подальше, однако, едва она направилась к выходу, Савел недовольно-устало окликнул ее:

— Ты куда это опять собралась?

— Скоро вечерять будем, Алеся, — миролюбиво пояснила бабушка. — Ладно уж, девки, собирайте пока на стол. Ганулька, выходи из угла!

День выдался жаркий, горячего никому не хотелось, а потому и ужин был немудреный: черный хлеб да хлодник с молодой свекольной ботвой, кислым щавелем да вчерашней вареной бульбой, очищенной от шершавой кожуры. Свежие огурчики еще не поспели, и вместо них положили для духовитости мелко нарезанный хробуст — огуречную травку.

Савел, видно, еще не простыл после недавней ссоры и все недовольно бурчал:

— Что вода с лебедой, что лебеда с водой — все одно жевать нечего!..

Тэкля временами грозно поднимала на него брови, а Ганулька мелко и часто крестилась да все шептала:

— Спаси, Господи, души наши грешные…

Но это, оказывается, было еще не все. Когда после ужина Леся собирала со стола пустые миски, кто-то постучал в калитку.

— Ну чего стала — поди отворяй! — бросил Савел. — Михал пришел.

— Нет уж! — уперлась она. — Этого гоголя ты сам впускай!

Ганна снова испуганно ахнула:

— Алеся, да как же ты можешь? Ты же… ты же против Бога идешь!..

— Помолчи! — осадил жену Савел и медленно развернулся лицом к Лесе.

— Я тебе что сказал? — проговорил он негромко, но со все нарастающей угрозой в голосе.

— Не пойду! — выдохнула девушка, отступая на шаг.

— Не пойдешь?

— Оставь ее! — вступилась Тэкля.

— Ну что вы там копаетесь, долго я ждать буду? — послышался с улицы голос Михала. — Эй, Савел!

Отворять калитку побежала Ганна, а когда вернулась, за нею следом выступал Михал.

Слов нет, до чего важный да пышный! Сапоги на железных подковах дегтем надраены — дух по всей хате пошел. Поверх богато вышитой рубахи — зеленый суконный навершник — это в июньскую-то жару! И хоть сидел тот навершник на долговязой фигуре довольно-таки мешковато, зато разноцветных кистей с него свисало — целый пук! Концы его широкой пестрой дзяги с гусиными пушками спадали вроде бы на левое бедро, но все же не совсем туда, то и дело путаясь промеж ног, а на голове возвышался совершенно неописуемый брыль — с тульей в добрых пол-аршина высотой, за которую лихо заломлено павлинье перо.

— Вечер добрый, хозяева! — поклонился он.

— Вообще-то перед святыми образами шляпу снимают, — напомнила ему Леся без особой учтивости.

Михал надменно хмыкнул, окинув беглым взором ее босые ноги, ее темную будничную паневу в мелкую крапочку, ее завернутые до локтей рукава и слегка растрепанную голову, но брыль все же снял. Однако лучше бы он этого не делал!

Едва Михал обнажил голову, как Леся поспешила отступить от него прочь, поближе к открытому окну.

— Ты глянь на нее — еще и нос воротит! — покривился Михал.

— А что же ей делать? — вступился за внучку старый Юстин. — От тебя же за версту маслом прогорклым шибет! Гляди, кабы с того масла у тебя последние кудерьки не повылезли.

— Ну так что ж, что масло? — ничуть не смутился Михал. — Зато блестят. И что вам, дедусь, в моей голове не так? Уж давно люди голову маслят, и в городах даже…

— Не люди, а жиды местечковые, — поправил дед.

— Ну а жиды что ж — не люди? — возразил Михал. — А уж Яроська сколько помады на вои чубы изводит…

— Нашел, право, за кем тянуться! — перебила, не выдержав, Леся.

— А ты и вовсе помалкивай, не с тобой говорят! — перебил ее Савел. — На себя-то погляди, в каком виде гостей принимаешь, постыдилась бы хоть!

— Правда что! — подхватил гость. — Тебе, Аленка, в этом твоем уборе по задам только бегать, чтобы, упаси Боже, кто не увидел! Да что я говорю! Пугало на огороде — и то приглядней наряжено!

И тут Леся от всей души пожалела, что Михал не явился раньше и не застал ее в хлеву по колено в навозе.

— А не нравится — никто тебя тут не держит! — отважно повела она речь, стараясь не глядеть в сторону Савки. — Мне, может, и на огороде место, а вот тебя в твоих петушьих обновах только по ярмаркам и возить, народ потешать! Да еще, пожалуй, в битлейке сошел бы за короля Дурдурана.