Короткая пятница и другие рассказы[Сборник]

Лемкин быстро надел свой халат, уже приготовленный и лежащий на стуле, накрыл Лейбу свежей простыней и налил теплой воды в таз. Намыливая Лейбу, он то ли щипал, то ли поглаживал его горло. Лейба запрокинул голову назад, закрыл глаз и погрузился в темноту. «Пожалуй, вздремну, — решил он, — только надо сказать, чтобы он еще меня подстриг».

Немного кружилась голова, Лейба икнул. С улицы потянуло холодным ветром, и он чихнул. Лемкин пожелал ему Gesundheit[3]. Кресло было слишком высоким, и Лемкину пришлось немного его опустить. Достав бритву, он поправил ее о кожаный ремень и начал брить. Осторожно, словно старый товарищ, он касался щек Лейбы своими толстыми пальцами. Лейба мог чувствовать его дыхание у себя на затылке, так близко к нему наклонился парикмахер.

— Ты друг Рушки… Я знаю, знаю… она все рассказала мне.

Лемкин замолчал, ожидая ответа. Он даже прекратил бритье. Ответа не последовало.

— Бедная Рушка больна.

Лейба вновь промолчал.

— Камни в почках. Доктора говорят, что необходима операция. Она уже две недели лежит в госпитале. Но ты ведь понимаешь: никто по собственной воле под нож не пойдет.

Лейба поднял голову:

— В госпитале? Где?

— На Чисте. Я хожу туда каждый день,

— А кто сейчас дома?

— Сестра, из Праги.

— Старшая?

— Уже бабушка.

Лейба опустил голову. Лемкин снова поднял ее, одним пальцем поддерживая за подбородок.

— Поверь мне, Рушка тебе не враг, — он снова шептал Лейбе в ухо, — она все время вспоминает о тебе. Мы с радостью сделали бы что-нибудь для тебя, но ведь ты сам ведешь себя как чужой…

Лемкин наклонился так низко, что почти касался своей щекой лба Лейбы. От него пахло жидкостью для полоскания рта и братским теплом. Лейба хотел что-то сказать, но тут вдруг с улицы раздался какой-то крик, забегали люди. Лемкин выпрямился:

— Пойду посмотрю, что случилось.

Он вышел наружу, в белом халате. С бритвой в правой руке и остатками пены и волос на левой. Он отсутствовал минуту или две, кого-то расспрашивая. Вернулся он повеселевшим.

— Убили проститутку. Вспороли ножом. Ту, рыжую, из шестого номера.

ПОСТ

1

Итче Нохам всегда ел мало, но после того, как Роза Гененделе оставила его и его отца, да живет он еще долгие годы, и прислала письмо о разводе, он начал поститься чуть ли не каждый день. Впрочем, в доме бекеверского раввина делать это было легко. Реббецин давно умерла. Тетя Пеша, ведшая хозяйство, никогда не следила за тем, как едят домочадцы. А служанка Элька Доба и вовсе временами забывала приносить еду Итче Нохаму. Под окнами его комнаты как раз была выгребная яма, куда он чаще всего и выбрасывал все, что ему приносили с кухни. Собакам, кошкам да птицам было чем там поживиться. Только сейчас, достигнув сорока лет, Итче Нохам понял, почему раньше праведники часто постились от Субботы до Субботы. Пустой желудок, чистые кишки — редкое удовольствие. Тело становится легким, как будто освобождается от своего веса, разум ясный. Первые дня два еще чувствуешь слабую боль, но потом голод исчезает. Итче Нохам уже давно испытывал отвращение к поеданию мяса и всего прочего, что некогда было живым. С тех пор как он увидел, как Лейзер режет на бойне быка, от одного только вида мяса его начинало тошнить. Даже молоко и яйца отталкивали его. Все это было связано с кровью, венами, внутренностями. Священные Книги разрешали есть мясо только святым, имевшим достаточно сил для того, чтобы очистить грешную душу и превратиться в животных или птиц. Итче Нохам не принадлежал к их числу.

Даже хлеб, картофель и зелень были для него слишком. Он ел только для того, чтобы поддержать в себе жизнь. Кусочек или два раз в несколько дней. Все прочее — излишество. Зачем потакать обжорству? С тех пор как Роза Гененделе, дочь балерского раввина, оставила Итче Нохама, он понял, что мужчина может справиться с любым желанием. В сердце было что-то такое, что отвечало за желания, и вот это самое «что-то» следовало держать в ежовых рукавицах. Оно захочет плотских мыслей? Садись читать Священную Книгу. Начнет испытывать тебя разными фантазиями да мечтаниями, повторяй псалмы. Если утром хочется поспать часов до девяти, вставай на рассвете. Лучше всего тут помогали холодные омовения. Этот «враг» сопротивлялся изо всех сил, но последнее слово было все же за разумом, и, когда он приказывал ногам идти, они шли, хотя вода и была холодной, словно лед. Со временем не сложно было научиться обуздывать все свои желания. Душить их, не выпускать из рук и не слушать их пустой болтовни — ибо, как написано: «Отвечающий на глупость сам же и глуп».