Короткая рокировка

Гарри вздрогнул, поднял голову и заметил, что друзья выжидающе смотрят на него. Говорить ему не хотелось. Почему-то именно сейчас вспомнились все интервью, которые он давал, и еще одна порция сухих фактов, требуемых изложить Гермионой, вызывала приступ тошноты. Гарри знал, что, сумей он рассказать все, ему наверняка стало бы легче, но это было невозможно. Он уже открыл рот, чтобы, подчиняясь просьбе, в сотый раз затянуть избитую историю, но его остановил жест Грейнджер. Девушка подняла руку, заставляя его замолчать, и проговорила:

- Нет, Гарри. Расскажи, как все было на самом деле.

Юноша запнулся, его удивленный взгляд встретился с взглядом Гермионы, в котором была невероятная твердость, и потребовалось всего несколько секунд, чтобы он сдался:

- Тебе это нужно?

Он обращался только к Гермионе, игнорируя Рона, навострившего уши.

- Да. И тебе - тоже, - уверенно отозвалась девушка.

Гарри посмотрел на практически опустевшую бутылку, потянулся к ней и вылил остатки скотча в свой бокал. Никто не запротестовал. Сделав изрядный глоток, он с громким стуком поставил стакан на столешницу, а потом откинулся в кресле:

- Хорошо.

Сначала говорить было трудно, но по мере развития событий подбирать слова оказывалось все легче. Рассказ звучал сухо, без душещипательных подробностей, и лишь дойдя до того момента, как оказался перед Лордом, Гарри неуверенно замолчал. Заново переживать все случившееся оказалось трудно, но гораздо хуже было понимать, что ему действительно необходимо поведать ВСЕ. От этого становилось легче. От этого к нему возвращалось ощущение реальности, ускользавшее последние несколько дней.

- А дальше?

В голосе Рона слышалась отвратительная заинтересованность. Уизли был зачарован рассказом, он воспринимал его, словно страшную сказку, восхищался мужеством Гарри, как сам признался уже дважды, но это было лишним. Гарри не хотел восхищения. Он хотел освободиться от власти воспоминаний, а не вызвать у слушателей вздохи восторга.

- Гарри, - Гермиона подалась вперед, заглядывая ему в глаза, - не держи это в себе. Поверь, тебе станет легче. Я же вижу, как ты себя изводишь. Я все пойму, что бы ни случилось. Я догадываюсь, как это может быть ужасно, и, что бы ты ни сделал, никогда от тебя не отвернусь, и вовсе не потому, что ты сам так не поступил с нами!

Юноша молчал, решая для себя, готов ли он к тому, о чем просила его Гермиона, а потом поднял голову и проговорил:

- Пусть Рон уйдет…

На Уизли было жалко смотреть. На его лице отразилась такая обида, словно на Рождество вся многочисленная родня оставила его без подарков, но длилось это недолго. Видно, к Рону все же вернулся здравый смысл и тогда обида сменилась ужасом:

- Гарри…

Гермиона вскинула руку, заставляя его замолчать, и, не отрывая взгляда от Гарри, словно обращалась к малолетнему ребенку, ласково проговорила:

- Хорошо, как скажешь. Рон, пожалуйста…

Уизли поднялся, пошатнулся и на нетвердых ногах направился в спальню, даже не обернувшись. Гарри знал, что друг жестоко обиделся, однако сейчас его это мало занимало. Дождавшись, когда Рон исчезнет из поля зрения, юноша облизнул пересохшие губы, и, взяв со стола бокал, одним глотком прикончил скотч, который там оставался.

- Поставь заглушающее заклинание. Я сам, кажется, уже не в состоянии, - попросил он.

Не задавая вопросов, Гермиона выполнила просьбу, и только тогда юноша снова заговорил. Рассказ оказался скомканным, отдельные моменты наотрез отказывались всплывать в памяти, и Гарри перестал обращать внимание на сумбурность собственного повествования. Он говорил так, как будто кроме него здесь не было слушателей, и отчего-то действительно становилось легче.

Наконец слова закончились. В горле першило, часы показывали половину четвертого утра. Гермиона плакала. Гарри потел пальцами виски, прогоняя тупую боль - для похмелья вроде рановато. Он чувствовал себя так, словно сбросил как минимум центнер кирпичей, которые до этого тащил на плечах. А еще он вдруг понял, что хочет вернуться. Вернуться в уединенный дом, находящийся Мерлин знает где, забиться под одеяло, и заснуть, зная, что в соседней комнате находится человек, которому он может довериться и который, даже продолжая ненавидеть, не бросит его и под угрозой Авады. А еще лучше, если этот человек будет не в соседней комнате, а совсем близко, обнимая его, прижимая к себе, позволяя вцепиться в черную, пропитавшуюся запахом зелий и бергамота, мантию, и плакать. Плакать, как могла Гермиона, но почему-то не мог он…

Закончив всхлипывать, Гермиона взмахнула палочкой, устраняя заглушающее заклинание, и направилась прочь из гостиной. Гарри не стал ей мешать. Ему казалось, что она обязательно вернется, и юноша не ошибся.

Гермиона появилась несколько минут спустя, и в ее руках был небольшой сверток, завернутый в обыкновенную упаковочную бумагу. Опустившись в кресло, девушка вытерла тыльной стороной ладони последние слезы и протянула пакет Гарри:

- Держи. Я бы еще вчера тебе передала, но как-то не сложилось…