Короткие гудки

По окончании игры он мне позвонил.

– Я перепутал название ящерицы, – весело сообщил он. – Надо было сказать «игуана», а я сказал «варан».

Ира весело засмеялся. Я поняла, что он нисколько не расстроен. Выиграл – хорошо, не выиграл – тоже хорошо.

– А как же деньги на операцию? – спросила я.

– А… У нее доброкачественная опухоль. Здесь тоже могут прооперировать. А здесь – совсем другие деньги.

Я вздохнула. Из одолженца Ира превратился в афериста. Плавно перетек из одного в другое. А может, все так и было, как он говорит. Вначале подозревали один диагноз, потом он не подтвердился. И это большое счастье.

Голос у Иры был легкий, настроение неплохое.

– А жена у тебя есть? – спросила я.

– Т-т-т-татьяна.

– Звезда? – ехидно уточнила я.

– Л-л-лучше, – серьезно ответил Ира. – Звезда светит всем, а Т-т-т-татьяна только мне.

– Вы расписаны или так…

– Мы не расписались, но живем вместе уже семь лет.

– А почему не расписались?

– Мама не хочет, – уклонился Ира.

«Это ты не хочешь», – подумала я, но вслух не произнесла.

Квартира для Иры – как смерть для Кощея Бессмертного. Он ее прятал на конце иголки, иголка в яйце, яйцо в утке. Поди достань.

Квартира – это смысл и содержание всей жизни. А тут Татьяна, да еще с ребенком. Прописывать обеих, а при разводе делить на троих. Ни за что.

– А ты ее любишь? – спросила я.

– Да. Люблю. Но мое правило: НИКАКИХ ЖЕРТВ. Иначе любовь быстро превратится в свою противоположность.

Я задумалась. Разве можно прожить без жертв?

Дети – сплошные жертвы. Любовь. Красота. Только и делаешь, что наступаешь на собственное горло. А творчество? Оно выжирает всю жизнь, всю энергию. Сколько всего потеряно из-за этой зависимости?

Бедный Ира скачет на своем коне под знаменем, на котором начертан лозунг: «КВАРТИРА». В жертву этой мамоне брошено все: талант, любовь, репутация, качество жизни.

Что это? Ложная цель. Бедный всадник не в ту сторону скачет. Но разве вся жизнь с ее неизбежным концом не есть ложная цель?

Во второй половине жизни время идет быстрее. Только что была осень, а уже – весна.

Я продолжала писать свои рассказы и повести. Получалось по-всякому: хуже и лучше. Но художник не обязан работать ровно. Его кривая как электрокардиограмма – вверх и вниз. Если бы писатель писал все лучше и лучше, то к концу жизни становился бы Львом Толстым. И у нас в стране были бы сотни Толстых и Достоевских.

В стране произошли громадные перемены: был развитой социализм, стал дикий капитализм.

В моей жизни ничего не менялось. Я как была, так и осталась – средний класс. Располагалась между нищими и богатеями. Нищих было больше. Почти вся страна.

Иру я потеряла из виду, но, исходя из его характера, думаю, что и в его жизни ничего не менялось. Он уговаривал продюсеров дать ему постановку и при этом искал деньги, чтобы заткнуть очередного навязчивого кредитора. Его квартира на улице Горького (теперь Тверской) выросла в цене в сто раз. Она стоила многие миллионы. Ее можно было выгодно продать, сдать под офис. Иметь офис на Тверской улице – хрустальная мечта любого предпринимателя. В руках Иры оказались сокровища Али-Бабы, но он не пожелал ими воспользоваться. Для этого надо было частично (сдать) или полностью (продать) отказаться от квартиры. Выехать из квартиры – значит выехать из себя. Это не совпадало с его амбициями. А без амбиций Ира – никто, ничто и звать никак. Просто Ира, и все. Никакого удельного веса. Пух. Перо. Дунешь – улетит.

А деньги… Ну, раздаст он кредиторам… Да плевать на них. Кто они ему… Купит новую квартиру или снимет где-нибудь в Измайлове, это будет другая квартира с пьющими соседями и дворниками-татарами. По утрам: здрасте – здрасте…

Образ БОЛЬШОГО режиссера (Бондарчук, Любимов) с благородной сединой, живущего в самом центре, имеющего международные призы, – Ире нужно только такое ви́дение себя. И другого он не допустит.

Начало лета.

Раздался звонок. Я сняла трубку, там молчали. Я поняла, что это Ира, продирается сквозь первую согласную.

– Здравствуй, Ира… – отозвалась я.

– Т-т-т-т…

– Да, я тебя узнала, – опередила я его вопрос. – Как поживаешь?

– Я л-л-лежал в б-больнице. Т-т-три месяца в реанимации. Оп-перация н-на сердце. М-мне ставили ш-шунты. П-пять ш-шунтов. Я чуть не умер.

Я поверила сразу. У Иры вполне могли забиться сосуды, питающие сердце. Тем более при его неспокойной жизни. Ни минуты покоя.

– К-к-когда я уходил из больницы, врач мне сказал: «Ираклий Аристотелевич, мы думали, что будем вас выносить отсюда вперед ногами. А вы уходите на своих ногах. Это благодаря вашей силе духа».

– Очень может быть, – согласилась я. – А как ты сейчас себя чувствуешь?

– У меня совсем нет денег. У меня до десятого июня – семь рублей.

Я вспомнила, что сегодня первое июня. Получается меньше рубля в день.

– Приезжай, я тебя покормлю, – предложила я.

– Н-ну, я поем один раз. А дальше?

В самом деле. Но что я могу сделать? Усыновить его? Выйти за него замуж?