Короткие интервью с подонками

Что она не превращала в мелодраму, свой рассказ, говорила без напускного неестественного спокойствия, как некоторые напускают неестественную небрежность к повествованию, чтобы повысить драматичность истории и/или показаться небрежными и умудренными – и то и другое часто самый раздражающий аспект того, как определенные типы красивых женщин выстраивают рассказ или историю: они привыкли к высоким уровням внимания и должны чувствовать, что они его контролируют, всегда пытаются в точности контролировать тип и степень твоего внимания, а не просто довериться, чтобы ты сам обращал внимание в достаточной степени. Уверен, вы сами часто это замечали в очень привлекательных женщинах – при внимании они тут же занимают позу, даже если эта поза – напускное безразличие, чтобы напустить беспозость. Очень быстро наскучивает. Но она была – или казалась – на удивление беспозой для человека с такой привлекательностью и с такой драматической историей. Я поразился, пока слушал. В повествовании она, казалось, действительно не позирует, открыта ко вниманию, но и не стремится к нему – и не презрительна ко вниманию, и не подделывает надменность или презрение, что я особенно ненавижу. Некоторые красивые женщины… у них что-то не так с голосом, какая-то визгливость или отсутствие интонаций, или смех, как из пулемета, и вот ты бежишь в ужасе. Ее же рассказывающий голос – нейтральный альт без визга, долгой протяжной «О» или без слабого ощущения гнусавой жалобы, которую… еще она милосердно не пересыпала речь словечками, вроде «типа» и «короче», из-за которых с такими людьми можно себе все щеки сжевать. А еще не хихикала. Ее смех был вполне взрослым, полным, ласкал слух. И что тогда я впервые почувствовал намек грусти или меланхолии, пока слушал рассказ с растущим вниманием, – когда обнаружил, что восхищаюсь в ее повествовании теми самыми качествами, к которым отнесся с презрением, когда пикапил ее в парке.

Вопрос.

В первую очередь – и это я без иронии, – что она казалась, в кавычках, искренней, и пусть на деле это могло быть снобской наивностью, но, тем не менее, тогда казалось привлекательным и очень мощным в контексте рассказа о встрече с психопатом, а именно помогло мне почти целиком сфокусироваться на самом рассказе и таким образом представить ужасающе живо и реалистично, каково ей – кому угодно – оказаться по чистой случайности на пути в уединенную лесистую местность в обществе смуглого мужчины в джинсовом жилете, который говорит, что он воплощение лично твоей смерти, и попеременно то улыбается с психотическим весельем, то злобно бормочет и, похоже, ловит первые мурашки от кайфа, жутко напевая о различном остром инвентаре в багажнике своего «Катласса»[103] и детализируя, что он делал с другими, и теперь планирует в мельчайших деталях, что сделает с тобой. Надо отдать должное ее… ее странной ненапускной искренности, из-за которой я поймал себя на том, что слушаю выражения вроде, кавычки, «страх охватил душу», все меньше как телевизуальные клише или мелодраму, но больше как искренние, хотя не самые искусные попытки просто описать, каково это – ощущения шока и нереальности происходящего попеременно с волнами чистого ужаса, незамутненной эмоциональной жестокости страха подобной магнитуды, как накатывает искушение поддаться кататонии, шоку, бреду – подчиниться, забираясь все глубже в уединенную местность, соблазну идеи, что это какая-то ошибка, что это просто случайность: сесть в алый «Катласс» 1987-го года с паршивым глушителем, который просто первым притормозил на обочине случайной федеральной трассы, и это никак не может привести к смерти не какого-то абстрактного человека, а твоей собственной, причем от рук того, чьи резоны не имеют ровно никакого отношения ни к тебе, ни к твоему характеру, как будто все, что тебе рассказывали об отношениях между характером, намерением и результатом – отъявленная выдумка от начала и до…

Вопрос.

…конца, и потому ты попеременно чувствуешь приступы истерики, диссоциации, затем торгуешься за свою жизнь в духе окопов или хочешь просто кататонически пялиться перед собой и поддаться шуму разветвляющейся в голове идеи, что вся твоя на вид случайная и в чем-то вялая и эгоистичная, но тем не менее сравнительно невинная жизнь все это время как-то соединялась в смертельную цепочку, и в ней кроется объяснение или причинно-следственная связь твоего неотвратимого прихода к этой смертельной нереальной точке, к этому пику, в кавычках, твоей жизни, ее, так сказать, пику или острию, и все эти избитые клише вроде «меня охватил ужас», или «так бывает только с другими», или даже «момент истины», теперь обретают чудовищный нейронный резонанс и жизненность, ведь…

Вопрос.