Короткие интервью с подонками

И чем сильнее и быстрее я вкладываюсь вначале, ухаживаю, и преследую, и чувствую себя полностью влюбленным – интенсивность этой скорости кажется прямо пропорциональной интенсивности и срочности, с которыми, как кажется, я ищу способы выбраться, отъехать. Предыстория показывает, что заднюю я внезапно включаю точно тогда, когда мне начинает казаться, что я их получил. Что бы ни значило «получил» – если честно, я сам не знаю. Как кажется, это значит – когда я точно знаю и чувствую, что теперь они так же глубоко в отношениях и в будущем времени, как и я. Был. До того. Все происходит так быстро. Это страшно. Иногда я даже не знаю, что даже случилось, пока уже не слишком поздно, и я оглядываюсь и пытаюсь понять, почему ей было так больно, это она сумасшедшая, неестественно прилипчивая и зависимая или это от меня не бывает ничего хорошего в отношениях. Все происходит невероятно быстро. А ощущается одновременно и быстро, и медленно, как в автомобильной аварии, когда ты почти будто больше наблюдаешь со стороны, чем сам в ней участвуешь. В этом есть какой-то смысл?

Вопрос.

Мне, кажется, надо постоянно признаваться, что мне правда страшно из-за того, что ты меня не поймешь. Что я непонятно объясню или ты не по своей вине как-то неправильно истолкуешь то, что я говорю, и как-то вывернешь наизнанку, и тебе будет больно. Должен тебе сказать, я тут чувствую непередаваемый страх.

Вопрос.

Ладно. Вот и опасный момент. Десятки раз. Минимум. Может, сорок, сорок пять раз. Если честно – возможно, больше. В смысле – боюсь, намного больше. Похоже, я уже даже не уверен.

Вопрос…

На поверхности, в плане деталей, все очень разные – и отношения, и чем конкретно они кончались. Милая, но я как-то начал понимать, что под поверхностью они в основном одинаковы. Один и тот же основной паттерн. В каком-то смысле, милая, это понимание дарит мне некоторую надежду, потому что, может, это значит, что теперь я способен лучше понять себя и стать с собой честней. Я кажусь каким-то сознательным в этой области. Что, если честно, отчасти вселяет ужас. Интенсивное начало, почти на ускорении, и ощущение, как будто все зависит от того, когда они прекратят оборону и окунутся с головой, и влюбятся в меня так же, как я в них, и потом я психую и включаю заднюю. Признаю, есть что-то страшное в том, чтобы быть сознательным в этой области, как будто кажется, что как будто у меня как-то пропадает все пространство для маневра. Это безумно, знаю, потому что в начале паттерна мне и не нужно никакое пространство для маневра, последнее, что я хочу, – пространство для маневра, а хочу я только окунуться, и чтобы они окунулись со мной, и поверили в меня, и мы были вместе навсегда. Клянусь, я правда почти каждый раз, кажется, верю, что только этого и хочу. Вот почему мне не очень кажется, как будто я мерзавец или что-то такое, или как будто я действительно вру или что-то такое, – хотя все равно в конце, когда кажется, что я уже дал заднюю и внезапно совершенно отъехал из отношений, им всем почти всегда кажется, как будто я врал, как будто, если я говорил до этого правду, то никак не мог бы дать заднюю, что в итоге и делаю. Но я по-прежнему, если честно, не очень думаю, что так делал – врал. Если только я не оправдываюсь. Если только я не какой-то психопат, который что угодно может оправдать и не видит своего даже самого очевидного злодейства или который даже не переживает, но хочет обмануть себя и верить, что переживает, чтобы и дальше считать себя вполне приличным парнем. Все это так невероятно запутано, и это одна из причин, почему я сомневался, стоит ли поднимать с тобой эту тему, – из страха, что не смогу говорить понятно и что ты меня не поймешь и тебе будет больно, – но я решил, что раз я за тебя переживаю, то надо набраться смелости реально вести себя так, как будто я переживаю, ставить любовь прежде мелочных волнений и путаниц.

Вопрос.

Милая, ну конечно же. Только надеюсь, ты сейчас без сарказма. Я в таких потемках и мне так страшно, что, наверное, и не передать.

Вопрос.