Читаем Короткие интервью с подонками полностью

Однако болезненное неоперабельное дегенеративное неопластическое умирание тестя все тянется и тянется – или потому, что это необычно медленная форма рака, или потому, что тесть действительно несгибаемый крепкий боец, угрюмо цепляющийся за жизнь столько, сколько может, являя собой тот случай, для которых, как считает про себя Х, изначально и придумали эвтаназию, т. е. тот случай, когда пациент дегенерирует, угасает и ужасно страдает, но отказывается признать неизбежное, испустить уже на хрен свой дух или даже подумать о соразмерных страданиях, которые причиняет его отвратительное дегенеративное угасание тем, кто по каким-то непостижимым причинам его любит, или и то и другое, – и тайный конфликт Х, и разъедающий стыд в конце концов так его измочаливают и доводят до такого уныния на работе и кататонии дома, что он наконец-то отбрасывает гордость и смиренно идет к своему доверенному другу и коллеге Y и выкладывает тому всю ситуацию ab initio ad mala[28], раскрывая перед Y весь ледяной эгоизм его (Х) самых глубоких чувств во время семейного кризиса и расписывая в деталях живущий в нем стыд от антипатии, которую он чувствует, когда стоит позади кресла жены у полностью регулируемой больничной кровати из стального сплава за 6500 долларов страдающего от гротескного истощения и недержания тестя, а язык старика выкатывается, а лицо искажается в жутких клонических спазмах, а в уголках его (тестя) корчащегося в попытках заговорить рта постоянно скапливается желтоватая пена, а его[29]1теперь непристойно большая и асимметрично бугристая голова ворочается на итальянской подушке плотностью в 300 нитей на кв. см, а затуманенный, но все еще жестоко-металлический взгляд старика блуждает за стальными трифокалами, минует страдальческое лицо миссис Х и натыкается на натужно-сердечное выражение симпатии и ободрения, которое Х пытается примерить для этих мучительных визитов еще в машине, после чего мгновенно уходит в другую сторону – взгляд тестя уходит, – и это всегда сопровождается рваным брезгливым выдохом, словно тесть считывает лживое лицемерие Х и распознает под ним антипатию и эгоизм и снова сомневается в решении дочери остаться с этим малозначащим порицаемым бухгалтером; и Х признается Y, что во время визитов к больничной кровати страдающего недержанием старого бескомпромиссного говнюка он начал болеть за опухоль, мысленно поднимать тосты за ее здоровье и желать долгого роста метастазов и начал втайне считать эти визиты ритуалами симпатии и поддержки злокачественной опухоли в варолиевом pons’е старика – Х начал, – позволяя при этом несчастной жене думать, что он здесь с ней для того, чтобы разделить заботу о самом старике… Х уже тошнит последними драхмами внутреннего конфликта, отчуждения и самобичеваний предыдущих месяцев, и он заклинает Y, пожалуйста, понять, как сложно Х рассказывать живой душе о своем тайном стыде, и почувствовать налагаемые доверием Х честь и обязательства, и найти в душе силы сострадания, чтобы переступить бескомпромиссные суждения Х и ради Господа нашего милосердного никому не говорить о центральных тайных чувствах его криовелюмного и злокачественно себялюбивого сердца, которые, как боится Х, возможно, выявились в последних адских испытаниях.

Произошла ли эта катарсическая беседа до того, как Y сделал то, что так разъярило Х[30],1или она имела место уже позже и тем самым обозначила, что стоическая пассивность Y под охаиванием Х окупилась и их дружба восстановилась – или, может быть, даже сама эта беседа и возожгла каким-то образом ярость Х из-за предположительного «предательства» Y, т. е. Х позже взял себе в голову, что Y, быть может, проболтался миссис Х о каких-то подробностях тайного эгоцентризма мужа во время того, что, вероятно, было главным эмоционально катастрофическим периодом ее жизни, – это все неясно, но ничего, потому что сейчас это не кардинально важно, а кардинально важно то, что Х из-за боли и чистого изнурения наконец смог унизиться, обнажить некротичное сердце перед Y и спросить того, как Y считает, что ему (Х) следует делать, чтобы разрешить внутренний конфликт, погасить тайный стыд и суметь искренне простить умирающего тестя, пусть тот и был по жизни таким титаническим говнюком, просто позабыть прошлое, как-то игнорировать ханжеские суждения и очевидную неприязнь старого говнюка, и собственные чувства Х’а о периферийной нонгратазации и просто сидеть там, и постараться поддержать старика, и научиться сопереживать многочисленной истерической толпе семьи жены, поистине быть рядом, поддерживать и стоять плечом к плечу с миссис Х и маленькими Х-ками во время кризиса и разок для разнообразия по-настоящему подумать о них, а не зацикливаться на своих тайных чувствах отчуждения, досады, viva cancrosum[31], самоненависти, – уязвления и жгучего стыда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза