Читаем Короткие интервью с подонками полностью

– Вот в чем дело, сэр, отец, если позволите. Хотите молиться на картину себя молящегося – это ладно. Нормально. Ваше право. Только там, где вас другие не увидят. У других есть право не видеть против своей воли то, что их беспокоит. Что, скажете, не разумно?

Дэй наблюдает разговор через свой снежный леденец. Полотно прибито к закрепленному в поле мольберту. Его четырехугольная тень перекошена. На картине – бывший иезуитский учитель искусствоведения на коленях.

– Человек заслуживает… – снова Ндьявар, – более строгого домашнего ареста, если стоит на улице у всех на виду и просит прохожих уделить ему несколько минут.

– Всего одну.

– Нет такого права – приставать, тревожить, просить невинных.

У Яня нет тени.

– Одну минуту, – говорит профессор в закрепленной картине. – Вы же можете уделить мне всего одну минуту.

– Место плюс попрошайничество равно домашний арест, сэр, – говорит Янь.

– Приставать и заставлять смотреть… эти прохожие невиновные, скажи ему.

– Столько, сколько позволите. Скажите, сколько времени можете уделить.

– Снова быть амбулаторным пациентом на дому. Спроси его, разве ему это нравится. Напомни о смысле слова «условное освобождение».

– Вакуум – это одно, – говорит Янь, подавая сигнал Дэю, быстро оглянувшись через плечо. – Главное – не на улицах, – хотя Дэй даже не позади него.

Директор возвращает записку в картонную папку. Намек на шпиль, пока он изучает поле. Глаза иезуита так и не сходят с квадрата на мольберте. Поскольку полотно – это точка зрения зрителя на сон-картину – так сказать, окно в сцену, – глаза священника, таким образом, смотрят в глаза Дэя, на крошечную мертвую сферу семян между ними. В перспективе нет смысла. Безголовая тень Ндьявара, как видит Дэй, теперь над Дэем, над белым шариком с семенами.

– Требуются навыки, – говорит Ндьявар, – очень.

Своя логика.

Собственное дыхание Дэя разрывает шарик.


Граница

Голова Эстер обернута марлей. Голова Дэя склонена над страницей. Голова Сары на коленях пастора в светлом углу комнаты. Комната белая. Голова священника откинута назад, глаза на потолке.

– Мне жаль, – говорит голова Сары в черные колени. – Телефон. Отверстие. Слив. Всасывание. Она становится белой, а он меняет цвета. Я прошу прощения.

– Хотя великаны, – Дэй читает вслух. – Хотя великаны все одного роста, они разных форм. Есть греческие циклопы, французский Пантагрюэль и американский Баньян. Есть распространенные межкультурные циклы о великанах— в виде столбов пламени, туч с ногами, гор, которые переворачиваются и бродят, пока весь мир спит.

– Нет, это я прошу прощения, – говорит голова пастора. Белая рука гладит приколотые волосы Сары.

– Есть раскаленные докрасна великаны, теплые великаны, – читает Дэй. – Есть и ледяные великаны. Таковы их формы. Одна из форм ледяного великана описана в циклах как километровый скелет из цветного стекла. Стеклянный великан живет в девственно-белом от мороза лесу.

– Ледяные великаны.

– После вас, – шепчет Сара, открывая дверь в комнату Эстер.

– Он хозяин этого леса.

Голова над черно-белым улыбается.

– Нет, после вас.

– Шаг стеклянного великана шириной в милю. Каждый день, целый день, он шагает. Никогда не останавливается. Не может отдохнуть. Ибо живет в страхе, что его ледяной лес растает. Страх заставляет его мерить дебри шагами каждую минуту.

– Не спит, – говорит Эстер.

– Да, никогда не спит, стеклянный великан шагает по белому лесу, шаг в милю шириной, день и ночь, и жар его шагов растапливает лес позади.

Эстер пытается улыбнуться закрывающейся двери. На ее марле ни пятнышка.

– Радуга.

– Да, – Дэй показывает картинку. – Растаявший лес превращается в дождь, а стеклянный великан – радуга. Это цикл.

– Растаял в дождь.

В коридоре чихает Сара, приглушенно. Дэй ждет слов священника.


Закрой их

– Просчитай свое дыхание, – руководит иссушенный и поистине старый бывший иезуит. Янь и Ндьявар стоят в пене на краю голубого моря у поля.

– Вдыхай воздух, – говорит профессор, изображая взмах. – Сплевывай воду. Ритм. Вдох. Выдох.

Дэй имитирует взмах.

Эрик Янь закрывает глаза:

– Надорванность на счете вернулась.

Сон-картина с учителем в нескончаемой молитве прибита к закрепленному мольберту. Поднимается ветер; вокруг снежатся одуванчики. Пчелы трудятся над желтизной поля на фоне растущей синевы.

– Вдыхай сверху. Выдыхай внизу, – руководит старик. – Кроль.

Сухое поле – остров. Синяя вода вокруг приперчена белыми сухими островами. На соседнем острове лежит на тонкой чистой стальной койке Эстер. В канале движется вода.

Дэй имитирует взмах. Его падающие ничком руки прибивают белое семя. Растение прорастает за миг. Его верхушка уже достает до колен Дэя.

Янь рассказывает Ндьявару о текстуре мысленного счета. Ндьявар жалуется Яню, что для его лучшей церкви не хватает рук, чтобы открыть дверь. Символизм диалога очевиден.

Учитель искусствоведения взмахнул рукой за спину, от трепещущего роста черного растения. Дэй барахтается в пыльце, пытаясь поддерживать ритм.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза