Читаем Короткие интервью с подонками полностью

Наше Солнце в небе, над головой, чье видимое движение через южный горизонт было, конечно, первым способом измерять время человека. Оно тоже, по логике фантазии, было обязано, также как и все остальное, удерживаться в своем видимом движении, а в реальности это влекло приостановку вращения самой земли. Очень хорошо помню момент, когда мне, в постели, пришло в голову это дальнейшее противоречие, и труды и ответственность, которые оно налагало в пределах фантазии. Тоже хорошо помню эту зависть, которую чувствовал к моему грубому, лишенному воображения брату, на которого были совсем впустую потрачены превосходные научные преподавания стольких многих школ военных постов, ведь его бы ничуть не одолели последствия осознания дальнейшего: что вращение земли была не чем иным, как только одной частью ее темпоральных движений, и чтобы не подрывать первую посылку фантазии, не вызывать несообразности в научно каталогизированных измерениях Астрономических Суток и Синодического Периода Обращения, должна быть удержана жестом моей сверхъестественной руки сама эллиптическая орбита Земли вокруг Солнца – орбита, плоскость которой, как я, на свое несчастье, узнал в школе, находилась под углом в 23.53 градуса к оси собственного вращения Земли, имея в той же мере различные эквиваленты в измерениях Синодического и Сидерического Периодов Обращения, что требовало потому ротационной и орбитальной остановки всех других планет и тел их спутников в Солнечной системе, и все они заставляли меня прерывать фантазию мастурбации для исполнения исследований и подсчетов, основанных на многообразных вращениях и углах разнообразных планет по отношению к плоскости их собственных орбит вокруг Солнца. Это было трудоемко в той эпохе очень простых ручных калькуляторов… и более того, ибо вы видите, к чему идет этот кошмар, так как, да, само Солнце находится во множестве сложных орбит по отношению к таким близлежащим звездам, как Сириус и Арктур, – звездам, которые теперь тоже были обязаны повиноваться гегемонии силы кругового жеста рукой, как галактика Млечного Пути, на чьем краю сложно вращается и ходит по орбитам кластер звезд – включающий в себя наше собственное Солнце, – вокруг многих других подобных кластеров… и далее, и далее – ширящийся кошмар ответственностей и трудов, потому что, да, галактика Млечного Пути сама по себе вращается по орбите вокруг Местной группы галактик в противовес галактике Андромеды на удалении более чем в 200 миллионов световых лет, – по орбите, чья задержка повлечет также задержку красного смещения и тем самым задержку доказанного и измеренного полета ныне известных галактик друг от друга в ширящемся расцвете расширения Известной Вселенной, с бесчисленными усложнениями и факторами для ночных расчетов, которые не давали мне уснуть, о чем все более умоляло мое измождение, – как, например, факт, что такие отдаленные галактики, как 3C295, удалялись на скоростях, превышающих треть скорости света, тогда как более близкие галактики, в том числе проблемная галактика NGC253 в лишь тринадцати миллионах световых лет, на самом деле, по всей видимости, математически приближались к галактике Млечного Пути с собственной движущей силой, – приближались быстрее, чем их могли понудить удаляться от нас расширения красного смещения, – так что теперь моя постель была затоплена стопками научных томов, журналов и пачек с расчетами, и мне не было места мастурбировать, даже если бы я и мог исполнить мастурбацию. И именно тогда на меня снизошло, посреди взбудораженного полусна на захламленной постели, что данные и расчеты этих всех месяцев были, как это ни глупо, основаны на опубликованных астрономических наблюдениях с Земли, чье вращение, орбиты и сидерические позиции были в природно неостановленном, изменчивом режиме реальности, и что это все, следовательно, обязано быть пересчитано для теоретических задержек Земли и соседних спутников в моей фантазии, чтобы соблазнение и сношение среди безвременного беспамятства всех граждан избежали безнадежного противоречия, – именно тогда я от этого сломался. Единственный жест одной подростковой руки в фантазии влек за собой бесконечно сложную ответственность, более под стать Богу, нежели лишь ребенку. Это все меня сломало. Именно в этот момент я сдался, смирился, стал вновь болезненным и неуверенным юнцом. Я сложил силы в семнадцать лет, четыре месяца и 8.40344 дня, подняв теперь обе руки высоко вверх, чтобы сделать обратный жест в виде сплоченных кругов, который вновь освободил мир в расцвете отречения, который начался от моей постели и плавно разошелся, чтобы включить все известные тела в движение. Я думаю, вы не представляете, чего это мне стоило. Бред, уединение, разочарование моего отца – но это все было ничто в сравнении с ценой и вознаграждениями того, что я пережил. Эта американская передача «Моя жена меня приворожила» была лишь искоркой за этим бесконечным взрывом и напряжением творческой энергии. Пусть в бреду, пусть сломленный – но как много других людей ощущали силу стать Богом, а потом отрекались от нее? Вот тема моей силы, о которой, как вы сказали, вы хотели узнать: отречение. Как много других знают его истинное значение? Никто из этих людей здесь, я вас уверяю. Там, снаружи, они повторяют свои беспамятные распорядки, переходят улицы, очищают яблоки и сношаются бездумно с женщинами, которых, как они думают, любят. Что знают они о любви? Я, кто своим выбором вступил в целибат вечности, один видел любовь во всех ее ужасе и необузданной силе. Я один могу иметь право говорить о ней. Все прочее лишь шум, излучение фона, что даже теперь удаляется всегда дальше. Его нельзя удержать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза