Короткие слова – великие лекарства

– Да. Уцелеть после ударов ногами в голову – редкий случай.

Я плохо понимал, как в этом случае можно сказать «повезло». Но полицейский, который сегодня утром приходил ко мне, имел добрые намерения, когда произнес это слово. Или, может быть, рахит его идиолекта не позволил ему найти более подходящее.

– Хотите кофе?

– Нет, спасибо. Я никогда не пью кофе: становлюсь от него нервным. Итак, вы уверены, что ничего не помните – ни одного человека, который показался бы вам подозрительным, когда вы расставались с мадам Аттал?

– Нет. Иначе я бы сказал об этом, поверьте мне. Если бы был хотя бы малейший риск, мы остались бы вместе.

– У нас действительно очень мало информации. Расследование сложное. В день манифестации все гомофобы столицы тоже вышли на улицы… А их немало.

– Это верно. Противников было так много, и они были такими решительными… Послушайте, как раз после того, как я отошел от Мелани… Это был человек из противоположного лагеря. Это пациент, которого я веду последние несколько недель. Он не имеет никакого отношения ко всему этому, но, возможно, сможет дать вам информацию.

– Вы врач?

– Нет.

– Но вы сказали «пациент»…

– Я библиотерапевт.

– Вы восстанавливаете книги?

Я никогда не слышал такого вывода. Но если хорошо подумать, это оригинально и забавно. В других обстоятельствах я бы ответил утвердительно и долго рассуждал бы на тему страданий книги в городской среде. Я смог бы даже вытащить из своего книжного шкафа несколько отреставрированных книг. Но в этом контексте – нет.

– Я восстанавливаю людей с помощью книг.

– А!

Это междометие не означало ничего хорошего в области понимания.

– Да.

Это слово тоже не поможет.

– Вы не могли бы сообщить мне имя вашего пациента?

– Чэпмен, Роберт Чэпмен. Но не говорите ему обо мне. Я не хочу ставить под угрозу наши отношения.

– Рассчитывайте на меня. У вас есть ручка?

– Конечно.

– Обычно я все записываю на свой смартфон, но он перестал работать. Нужно будет его сменить. А пока я вернулся к хорошему старому способу – записной книжке. Я не открывал ее целых три или четыре года.

Следователь был доволен, что может показать кому-то этот предмет без возраста, реликвию из утраченного времени. Он написал заглавными буквами «ЧЭПМЕН РОБЕРТ» на листке, заполненном очень удачными рисунками. ЧЭПМЕН среди набросков.

– А чем он занимается, этот Чэпмен? Я бы не хотел спутать его с кем-то другим.

– Он продает наручные часы класса люкс.

– Удачно получается: я обожаю красивые часы.

– Как и все.

Он несколько раз повторил «ЧЭП-МЕН», слегка подчеркивая границу между слогами. Я вспомнил, как дети, чтобы научиться делить слово на слоги, отмечают эту границу хлопком в ладоши. Здесь два слога.

– ЧЭП-МЕН. На удостоверении личности жертвы обнаружены отпечатки пальцев. Можно будет проверить.

Удостоверение личности было разорвано пополам и брошено на тело Мелани. Они хотели ее уничтожить. Но она упрямая девушка, она никогда не покорялась, она будет сражаться до конца.

– Кстати, вы-то что делали на этой демонстрации?

– Участвовали в ней.

– Я хотел сказать: вы нормальная пара, так почему вы рисковали?

– Я не уверен, что мы пара. А если и пара, то не слишком нормальная.

– Я не хотел рассердить вас своим вопросом.

– Мелани часто водит меня с собой на манифестации. Она очень общественно активная, иногда бывает в ярости. Я сопровождаю ее, чтобы защищать.

– Доказательство налицо.

– Что вы сказали?

– Ничего.

Я не сердился на агента полиции. Во мне нет ничего от мужчины-защитника, но все-таки он мог бы позволить мне верить в мои слова.

Где я исчезаю

Некоторых пациентов приятно видеть снова, потому что ты знаешь: в компании этого человека проведешь время приятно. Удовольствие вдобавок к профессиональным отношениям. Но, к несчастью, есть и другие пациенты – те, которые тебя смущают, те, о ком ты знаешь, что они загонят тебя в твои окопы. В траншею, под обстрел. Ян из второй категории. Идя к нему в тот день, я говорил себе, что мы, наконец, приближаемся к концу нашего литературного приключения. Было ли оно успешным? Конечно да, но лишь частично. Это не так уж плохо, потому что в Яне есть препятствие – какое-то упорное противодействие, с которым мне не удавалось справиться. Провести час рядом с ним казалось мне не более приятным, чем если бы меня погладили по коже наждачной бумагой. Впрочем, он сам не управлял ничем – ни своим телом, ни своим умом. В них проникало все. Нет никаких фильтров. Он как планета без озонового слоя, не защищенная от лучей и метеоритов. Он писал все, без цензуры, и часто попадал в цель. Подросток Холден по сравнению с ним казался мне менее ужасным – менее опасным. Вот пример относительности. Я подумал, что, если бы Холден пришел ко мне за помощью, я бы посоветовал ему прочитать историю Яна. Холден почувствовал бы, как велика его собственная свобода. Он бы возненавидел Яна. Но Холден жил в Нью-Йорке и искал уток Центрального парка.