Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

Игра всех вымотала, все сидели тихо. Стал дожидаться и Скачков. В том, что Решетникова унесли, ни он и ни ребята не видели ничьей вины, — могло и так случиться, что не ему сейчас, а Лехе по дороге на аэродром пришлось бы попросить притормозить и забежать в палату на минутку… Поспешно скидывая на ходу халаты, из внутренних покоев показались двое. Все сразу поднялись и затеснились, и дверь не закрывалась, пока пустело помещение. Скачков, не глядя на часы, понял, что торопиться следует: до аэродрома, как ни нажимай, а верных полчаса, да там еще с билетами, — едва-едва успеют. Рейс был знакомый, многолетний, — завтра и они на нем же…

В палате, где лежал Решетников, с порога чувствовался нарушенный режим. Больные, плесневевшие от скуки, поворотились к новенькому. А тут еще Скачков. Его узнали тотчас и завозились, ожили на своих кроватях. На подоконнике, забытый всеми, еще, казалось, не остыл от всех волнений матча невыключенный маленький приемник.

Из операционной Леху привезли с ногой в бинтах и гипсе, похожей на большое белое бревно. «Да, худо дело, — поморщился Скачков. — Теперь как пить дать до конца сезона, а то и больше».

Медицинская сестра макала ватку в блюдечко и протирала Лехе воспаленное лицо. Он уже опомнился от боли, лежал затихший, утонул в подушках. Скачков остановился, подождал, пока управилась сестра.

Решетников узнал его не сразу: очень бледный, выбитый из жизни человек. Но вот глаза ожили, заметались, он быстро отвернулся и, стиснув зубы, щекою промакнулся о подушку.

— Ведь черт же его знал!.. — проговорил Скачков, покаянно касаясь руки поверженного Лехи. Подали табуретку, ткнули сзади в ноги, он сел, свалил на тумбочку пакет, коробку и подхватил сползающий с плеча халат.

Решетников собрался с духом.

— Ладно. Чего уж…

— Тут я вот апельсинчиков… — Скачкова раздражало, что пялятся на них, глазеют со всех коек.

— Вали в тумбочку, — равнодушно сказал Решетников, — там ребята еще принесли.

— А тут вот шоколад. Ты жуй, копи мощу.

— Теперь я накоплю! — невесело скривился Леха.

— Так вот же… — огорченно произнес Скачков и удержался, чтоб не вздохнуть, как по покойнику. Конечно, плохо дело, что и говорить. С ногой теперь до самого конца сезона, а там зима, а там… В их возрасте да вдруг такие перерывы! Он мог и сам сегодня оказаться здесь на коечке, и тоже понимал бы все, и тоже бы — щекою о подушку. А что поделаешь? Потом, хоть подлечишься, останется одно: костылик в руку и по билету на трибуну. И вот орет, беснуется битком набитый стадион, а ты с костыликом между колен, на руки подбородок, сидишь и смотришь, смаргиваешь глазом, и все как будто бы по-прежнему, но только нет, совсем другие топчут мягкое, ухоженное поло, где пролетела, отшумела навсегда твоя так быстро закатившаяся юность. А может, и так еще: не сразу соберешься с духом, сядешь на трибуну, а оставаться станешь дома, у телевизора, с ребенком на коленях… «Интересно, — подумал вдруг Скачков, — у Лехи-то…»

— У тебя кто: пацан, девчонка? — спросил он, будто знал, что кто-то у Решетникова есть, но только он забыл, кто именно.

Решетников поморщился и посмотрел на свою уродливо уверченную ногу.

— И пацан, и девка… Ревут сейчас. Видели же по телевизору!

— Да-а… — вздохнул Скачков и помолчал. Представил, как переживают за отца мальчишка и девчонка, а жена, быть может, сейчас бежит на телеграф, на переговорный, а может быть, ждет не дождется, когда откроют утром кассы Аэрофлота.

— Ну, поправляйся. — Придерживая за полы наброшенный халат, он встал. — Я еще забегу. Тебя ж не скоро…

— Бывай! — Решетников чуть шевельнул покоившейся на подушке головой и приподнял ладонь. Скачков пожал ее без всякого усилия. В белье больничном, на больничной койке Решетников казался слабосильным, хотя всегда был мускулистым, будто литым парнищем килограммов на восемьдесят пять.

— И здорово-то, знаешь, не того… — попробовал Скачков утешить на прощанье. — Оно, конечно, хоть кого коснись, но все же…

— Иди, иди, — с усмешкой покивал Решетников. — У нас же знаешь: при любой погоде.

— Вот именно!.. Ну, будь здоров. Я как-нибудь еще зайду.

— Когда летите? Завтра? — Решетников беспомощно заозирался, пытаясь приподняться и лечь повыше. Скачков вернулся и подбил подушку. — Спасибо, Геш… А что, Сухой у вас так и не просыхает? Какую он вам штуку проворонил! А? Безногий бы забил.

Скачков уже не помнил зла: матч выиграли все равно. Представил пьяного, несчастного Сухого и — жалко стало.

— Что сделаешь? Кончаемся мы, Леха. Все кончаемся.

— Футбол-то не кончается!.. Ты обратил: какие пацаны растут! На воротах у вас стоял: откуда только взяли! И тот, по краю, — тоже ничего.

— Белецкий? Белецкий ничего. Играть будет.

— И здорово будет. А нашего усек? Как он мне выкатил на гол! Это же уметь, сообразить же надо… Вот будут пацаны играть! А? Куда нам!