Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

— Граждане!.. — не унимался Звонарев, перекрывая пьяный гвалт. — Кончайте вы… К столу! Геш, подвигайся ближе. Чего ты там?

Давно налитые и застоявшиеся рюмки веселый расторопный тамада стал раздавать в протянутые руки.

— Геш, хватай, — он протянул Скачкову. — У меня имеется железный тост.

— Ты ж знаешь, я не пью, — негромко сказал тот, предчувствуя, что начинается волынка: да ну глоточек, да ну чуть-чуть…

— Брось, брось! — бесцеремонно, как давнишний лучший друг, настаивал Звонарев и не убирал, держал протянутую рюмку. — Глоточек. Ничего не будет.

«Много ты знаешь…» Краем глаза Скачков успел заметить, как закипает Клавдия: «Да ну же, дурень! Просят же, как человека!»

— Гешка, да ты что, старик? — не отставал задетый за живое Звонарев. — Ты хоть по арифметике валяй. У тебя сколько весу? Кил восемьдесят есть? Ну вот. Разбрось-ка на кило! Тут и по грамму алкоголя не придется. Так, пар один… Бери давай, старик, не обижай компанию! Вам на банкете где-нибудь ведь разрешают пригубить?

— Отстань! — сквозь зубы тихо попросил Скачков и, ноги подобрав, нахохлился, засунул кулаки в колени. Лицо его приняло ожесточенное тупое выражение. Как раз в такие вот моменты, он знал, как раз сейчас-то и сочувствует вся эта братия Клавдии — дескать, и дуб же, хоть и… «полторы извилины»!

— Ладно, наплюй ты на него! — вмешалась Клавдия, забрала рюмку и, сильно расплескав, поставила на стол. — Давай, Вадим, какой-нибудь грузинский тост! И вообще — чего мы? Пошли-поехали! Чего закисли все?

И, слово за слово, застолье снова зашумело: поднялся хохот после длинного, с какой-то непристойной заковыркою тоста, взметнулись и мелькнули рюмки, дым густел, а Звонарев, душа-парняга, свой в доску малый для любой компании, с бутылкою, в закапанной рубашке, опять кричал и требовал внимания, но где уж там добиться было хоть какой-то тишины: пошло действительно, поехало!

— …А я вам говорю: весь неореализм этот!.. Да что мне ваш Висконти! Что мне ваш Висконти! Вы еще Антониони… Да это же сейчас ни для кого не секрет!..

— …Здравствуйте: это Полетт Годдар живет с Ремарком… Да, Брижит тоже за немцем. Миллионер какой-то… И не второй, а третий раз.

— Да второй же! Первый муж Роже Вадим.

— А я говорю: третий. Читать же надо, милочка!

— Ну, знаете!..

Скачков поднялся и незаметно вышел в коридор. Фу-у, здесь дышать хоть можно!.. Он увидел свет на кухне, подкрался, выглянул из коридора: конечно, Софья Казимировна с пасьянсом. Отгородилась, дверь стеклянную подперла табуреткой. Видимо, и ей обрыдла колготня…

В комнате, где спать уложена Маришка, темно, свежо: открыта форточка. Скачков почувствовал, как от него несет проклятым табачищем. Удивительно, что и Клавдия привыкла с братией своей курить напропалую.

— Папа, ты? — окликнул его тихни голосок Маришки.

— Лежи, лежи… Спокойно, — проговорил Скачков, оглядываясь на притворенную дверь. На цыпочках, бесшумно, пронес он через комнату свое большое тело, она подвинулась под одеяльцем, прихлопнула, куда ему присесть.

— Тебя отпустили, да?

— Тс-с… — предостерег Скачков и, наклонившись, поцеловал одну ручонку, затем другую. Все время чувствовал он отвратительный неистребимый запах, которым пропитался там, с гостями. Пиджак ему сбросить, что ли?

— Пап, пап… — звала его Маришка, он разглядел ее блестевшие глазенки. — Пап, давай сделаем темно? Совсем, совсем темно!

— Ну, валяй, действуй… Давай.

— Вот так! — она нырнула с головой под одеяло, затихла там и позвала: — Тебе тоже темно? Совсем, совсем? Тогда давай говорить. Давай?

— Ну, говори, я слушаю… Говори.

— Пап, — доносилось из-под одеяла, — а дядя Вадим, он кто? Он дурак, да?

— Ну, ты уж сразу… Так нельзя. Нехорошо.

— Нет, дурак! — Она сердито вынырнула из-под одеяла. — Зачем он меня все время щелкает в живот? Позовет и щелкнет, позовет и щелкнет.

— А, плюнь! Не обращай внимания.

Она затихла, как бы обдумывая житейский дружеский совет, затем опять позвала, но спокойно, кутаясь по горло в одеяльце.

— Пап, а почему когда большие падают, то им совсем не больно?

«Видно, с Софьей Казимировной у телевизора сидели!..» Вспомнил Решетникова с ногою, как бревно, и потрепал Маришку по головке.

— Всем, брат, больновато, всем. И большим, и маленьким… Ну, будешь спать?

Ворочаясь и подтыкая одеяльце, Маришка обиженно проговорила в темноте:

— Вот и ты тоже: спать. А ты лучше спроси меня, спроси! Ну?

— Да я пожалуйста! Что хочешь…

— Нет, ты спроси: а не хочу ли я конфетку?

— Постой! — Он вспомнил апельсины в сумке и вскочил. — У меня получше есть. Постой!

— Только тих-хо!.. — зашипела на него Маришка, отбрасывая одеяльце и садясь в постели.

Он спохватился тоже и на цыпочках, балансируя руками, направился к двери.

— Да тише ты… как слон! — командовала вслед ему Маришка. — Сейчас как баба Соня…

Но в тот момент, когда он крался, замирая, чтобы не скрипнуть половицей, дверь распахнулась настежь и Клавдия, картинно замерев в проеме, увидела и осудила все: его с лицом, захваченным врасплох, Маришку, свесившую ноги.